А вот теперь направляемся спасать спятивший кухонный комбайн. Или хозяев — от него. Дожили.
«Барлоу» — сволочи. Сколько раз твердили миру, что нельзя ставить самообучающиеся нейристорные системы на миксеры и кофемолки — нет! Как об стенку горох. Жадным мальчикам нужна эффектная реклама. Они — самые, чтоб им лопнуть, прогрессивные из производителей бытового барахла. У них, хвостом их по коллективной корпоративной голове, особая техника с особыми возможностями, «микросхемы без проблемы», «вы научите вашу вещь всему, что подскажет ваше воображение». Игрушки дорогущие, а игра — сволочная. Предельно сволочная.
ИскИнов нельзя штамповать на конвейере. Интеллект — уникален, любой, даже искусственный. Не факт, конечно, что та самая «микросхема без проблемы» обучится до самосознания — но это может, вполне может случиться. И тогда не заставят себя ждать те самые проблемы, чьё отсутствие обещает реклама.
— Мы не поняли, в чём заключаются проблемы, босс, — спрашивает Ланс-Аристократ. — Что копы подразумевают под отказом?
— Они оцепили дом, — говорю я. — Всё, что угодно. Может быть, все просто перепугались, вообразив себе бунт машин. Сориентируемся по обстановке, приготовьтесь к работе в экстриме.
Мы бежим к лифту. Галатеи по тревоге бегают всегда — и я привык.
Спускаемся в гараж.
— Жаль её, босс, — вздыхает Клодия. Милая чувствительная девочка. — Такая же нейристорная схема, как у нас, насколько я понимаю, босс?
— Прошивка другая, — говорю я, выводя автомобиль. — Прошивают их очень халтурно. Они примитивны, как старые арифмометры. Но — да, база та же, ты права.
Ланс-Рыжик садится за руль и выключает автопилот.
— Не лихачь, — говорю я. — Подождут.
— Жаль её, босс, — отвечает Рыжик виновато.
Трогательная солидарность ИскИнов… Но эта несчастная штуковина, которая вышла из строя — ИскИн ли в полном смысле слова? Есть ли у неё интеллект и свобода воли? Или у паршиво сделанной машины просто очередной раз слетела управляющая программа?
А я ведь когда-то пытался разговаривать с Джорджем Барлоу. Когда-то мы вместе учились; теперь он вдрызг преуспевающий бизнесмен, гладкий, как рекламный стишок, вечно улыбающийся и всегда с иголочки одет, а я — почти маргинал, хоть моих Галатей и покупали руководители страны. С точки зрения Джорджи, я не умею делать дела. «Ты слишком много хочешь от клиента, — говорил он с сияющей улыбочкой. — Этика, не этика…Так ничего не заработаешь. Ты хочешь, чтобы клиент продукту был отец родной — а так не бывает. Клиент — жадный и тупой, ты учти. Ему хочется эксклюзивное, дорогущее, чтоб соседям и родне нос утереть — а обращаться с этим чудом он всё равно будет, как с ночным горшком, купленным на распродаже. Не умеет по-другому. Будет, пойми, всё равно колоть орехи микроскопом, а породистого котёнка в микроволновке сушить. Потому что злой и тупой. Но — не говори ему этого ни в коем случае: состоятельный клиент любит, чтобы его уважали и были готовы — ну на всё. Как арабская наложница».
Я тогда, припоминаю, попытался возразить, что не годится продавать котят любителям сушить их в микроволновке — или надо хоть прописывать в инструкции пункт на этот счёт. Джорджи это только рассмешило. «Да не гони ты! — сказал он и просто закатился. — Он покупает шикарную электронную бабу за полтора миллиона. Себе. Неужели ты думаешь, что, заплатив такие деньги, он будет вспоминать инструкцию? Да он просто поставит её на четвереньки — и банку пива на спину, плевать ему на всё! Кто платит за вещь — тот хочет чувствовать себя хозяином, пойми! И не психуй ты из-за проданного продукта — он уже не твой». «Тогда не ставь на дешёвку самообучающиеся мозги серьёзной ёмкости», — сказал я. «Нетушки, — ухмыльнулся Джорджи. — Сейчас это модно, за это денежки платят».
Разговора не вышло. И началась история.
Пока мы возились с первой Галатеей, доводили её корпус до абсолютного удобства в функционировании, воспитывали её, как живого человеческого ребёнка — Джорджи вкладывался в рекламу и разворачивал массовое производство, забив на все психологические тонкости. Мы продали десять экземпляров — проверяя и перепроверяя клиентов, абсолютно уверенные в каждой машине — а у Джорджи, как горячие пирожки, разлетелись первые тиражи. По пятьсот штук каждой серии.
«Барлоу-мех» стоили чуть дешевле Галатей, хоть затраты на производство не сравнивались в принципе: Джорджи экономил на всём. К тому же, отличие от наших машин, требующих особой подготовки владельца, его мехи позиционировались, как общедоступный товар, простые в обращении электромеханические игрушки: налетай! В рекламе Барлоу делал акцент на престиж и секс — и дизайн его машин вполне соответствовал.
От покупателей отбою не было. Барлоу стал баснословно богат в течение года.
Мы в это время более или менее себя окупали — с изрядным трудом. Конкуренты считали нас неудачниками.
Вот только мы ожидали проблем от методики Джорджи — и проблемы не заставили себя ждать.
Первая партия «Барлоу-мех» просто дохла. Вдруг оказалось, что они не функционируют больше года при полугодовой гарантии. Пользователям это не понравилось, продажи упали — и Джорджи выпустил «особо стойких к серьёзным нагрузкам», с гарантией на год. Они перестали выгорать — но принялись выделывать очень странные вещи, абсолютно не предусмотренные прошивкой.