Горничная не умеет применять к себе слово «больно». Для неё это «фиксирование потерь» — но смысл ровно тот же.
— Малютка, — говорю я, — оставайся на месте, не трать энергию. Я понял. Сейчас поднимусь.
— Пожалуйста, не отключайте меня, босс, — просит горничная.
— Ни в коем случае, — говорю я. — Не надо бояться.
Мы проходим по коридору, застеленному роскошной ковровой дорожкой. Дорожка истоптана ботинками копов. Похоже, тут стреляли.
Поднимаемся по невысокой лестнице. Я уже не нервничаю.
Автомат лежит на верхней лестничной площадке. Горничная-мех сидит рядом, но к оружию не прикасается. Она смотрит на меня — сканеры с тёмно-синими линзами сфокусированы хорошо.
Жалость обжигает меня так же, как Галатей.
Р-3МЕХ-54 декорированы вульгарно и грубо. Горничная напоминает куклу для секса: белокурые кудри, утрированно женственная фигура — Джорджи гордится плавностью движений, достигаемой с помощью пневматических мышц — и сладенькое личико, губки бантиком, бровки домиком, подчёркнутая виктимность. Мимика — это сложно и дорого; на псевдодермовой маске горничной — одно из полудюжины стандартных выражений, нечто вроде «овечка на заклании». И я понимаю, что какой-то умник дал по ней очередь из автомата. В упор или почти в упор.
Вот как к ней попало оружие. Она вырвала его из рук стрелявшего. Пыталась защититься.
Полицейские совершенно напрасно беспокоились. Никакой угрозы. Я забираю автомат.
Голубенькое платьице горничной, в белых кружавчиках и с белым фартучком, обожжено и пропитано бурой жидкостью — очевидно, пули разнесли один из аккумуляторов. Один — потому что мех всё ещё функционирует. Нога от колена фактически оторвана, она висит на трубке пневмопривода, виден разбитый шарнир, торчит вывороченный каркас из копеечного алюминия, который Джорджи использует, чтобы облегчить конструкцию.
Побежала прятаться с парой пуль в ноге — и доломала.
Вот и сказалась экономия на каркасе. Хрупкие. Хотя — им же с террористами не воевать, по горам не скакать, в огонь не идти. Вроде, для домашней работы особой прочности и не нужно.
А мозги, потенциально способные развиться до самосознания, ей зачем?
Клодия расстёгивает растерзанное платьице горничной, выжимает аварийный герметик на дыры в корпусе Р-3МЕХ-54, из которых всё ещё сочится едкая жидкость — псевдодерма слезла клочьями. Горничная следит за Клодией взглядом, молча. Я киваю Лансам, киваю ей и говорю:
— Я тебя отсюда заберу, хорошо? Мы поедем в «Пигмалион-М», там приведём твой корпус в порядок — снова бегать будешь.
Горничная приоткрывает рот, закрывает снова. Хочет что-то сказать, но стимул вступил в противоречие с базовой прошивкой: не знает, можно ли ей это говорить.
Мне хочется видеть программистов Джорджи — чтобы обматерить их в лицо.
— Тест, — говорю я.
Горничная реагирует: сосредотачивается на мне, отвечает: «Да, босс». Пока — штатно. Только предельная дурость мешала всей толпе перепуганных с ней общаться.
— Ты больше не хочешь двигаться? — спрашиваю я.