А у благополучных семей бывают дети.
Когда у Анфисы появились малыши — шестеро — Антошка переехал в маленькую клеточку по соседству. Люди думали, что у него от нового положения может характер испортиться, но с характером все осталось по-прежнему. Антошка жестоко заскучал и забеспокоился за свою семью — от беспокойства у него появилось много интересных мыслей.
Дверцу в своей маленькой клеточке он взломал — открыл замок. Руки у крыс очень ловкие, с цепкими пальчиками, а воровское искусство передается из поколения в поколение, еще с тех пор, когда одна палочка и девять дырочек победили целое войско. Так вот, замок он открыл — и тут же отправился заботиться о родственниках.
Первым делом Антошка решил взглянуть на детей. Дети жили в валенке, но Анфиса решила, что отец должен их видеть — и показала. Каждого малыша, голенького, в меленьком пушке, поднесла к решетке и дала понюхать. А потом вернула всех в спальню и вымыла в поилке руки.
У крыс всегда так: из поилки сперва пьют, потом моют там руки, а потом ждут, когда сменят воду. Гигиена — прежде всего.
Если воду сразу не сменить, крысам через некоторое время снова захочется попить, а потом понадобится руки вымыть. И так они сделают много раз — пока вода не станет такой, что пить будет невкусно. Тогда они начнут возмущаться и высовывать носы между прутьями клетки: как же гигиена-то? Но приличный человек такого не допустит — ведь на воле крысы всегда найдут себе чистую воду.
Ну так вот.
Антошка поглядел на детей, понюхал между прутьями жену в нос, лизнул в щеку и стал снабжать семью продовольствием. Еды в клетке Анфисы лежало множество, но Антошка решил, что запас карман не тяготит. Сперва он перенес из своей клеточки семечки, потом — кусок огурца, потом — палочку витаминного лакомства для крыс, а напоследок вскарабкался по занавеске на стол, взял из вазочки сухарь размером примерно с половину себя и понес этот сухарь любимой и детям.
Сухарь между прутьями не лез. Пришлось его разгрызть и засунуть по кусочкам. Дело вышло хлопотное, но до прихода людей Антошка как раз управился.
Когда люди вернулись, их глазам предстала сцена из фильма про любовь: Антошка и Анфиса стояли на задних лапках по обе стороны решетки и очень нежно тыкались носами, держась руками за прутья. Выглядело очень трагично — будто Анфису посадили в тюрьму ни за что, а Антошка теперь ей обещает найти справедливость и всем отомстить.
Люди устыдились и вернули Антошку домой. И все пошло на лад. Встретившись, супруги обнялись, вычистили друг другу уши и зажили лучше прежнего.
Их семейное счастье омрачал только один момент.
Пять крысят вышли в отца, с черными капюшончиками, толстенькие и упругие, как мячики, а шестой удался в маму, с серым капюшоном, худенький и хромой. То есть, совсем хромой — правую заднюю лапу не мог даже приподнять, ходить не умел и заваливался на бок.
Анфису это беспокоило. Крысы ведь по сути бандиты, жизнь у них непростая — и по крысиным законам, суровым, как во всякой банде, такого беднягу полагалось бы съесть. Только есть его лабораторной интеллигентной крысе, которая подвальных ворюг в глаза не видала, вероятно, было жаль: еды на всех хватало, места много. И Анфиса не обижала калеку; видимо, решила поглядеть, что будет дальше.
А Шестой, видимо, решил, что настоящий крыс не может себя уважать, если не изменит положения вещей. Он был маленький — но вполне настоящий, уважать себя ему хотелось.
Как только он немножко подрос и покрылся первой шерсткой — так сразу принялся исследовать клетку вдоль и поперек. Шестому было труднее, чем братцам и сестрицам, которые лазали и бегали быстро и ловко, он ползал на трех лапах и уставал — но в конце концов бедный калека нашел, что искал.
Колесо — беговую дорожку.
Как только Шестой понял, в чем с колесом дело и как им пользоваться, так сразу принялся приводить себя в боевую крысиную форму. Кто ему объяснил, что лапка начнет двигаться, если ее упражнять — непонятно. Наверное, он сам догадался.
Шестой бегал целыми днями. Сначала, правда, больше падал с колеса, чем бегал, но мало-помалу он научился держаться на больной лапке — а потом лапка начала понемногу сгибаться. Шестой упражнялся, как олимпийский спортсмен перед состязанием, сила воли у него оказалась совершенно героическая — и через месяц, длинный-длинный для крысы, он, наконец, научился бегать так же быстро, как его здоровая родня.
Настоящий крысиный герой.
Шестой, отважный крыс, потом жил у меня в рукаве и в фанерном домике на подоконнике. Бегал шустро, любил холодный сладкий чай из блюдца и закусить колбасой, ничего не боялся. Мы здорово дружили, он меня узнавал, как пес — и садился на корточки, вверх смотрел. Едешь, бывало, с ним в метро — он полюбопытствует, что снаружи делается, и высунет мордочку оглядеться. И сразу много всяких слов вокруг говорится: «Ой, мышка!» и «Фу, гадость!» — сразу понятно, кому крысы нравятся, а кому — нет.
Я понимаю, почему люди крыс боятся и не любят. Крысы — отважные разбойники, в любую щель проберутся, воруют, в крысиной шайке порядки жестокие и злые, как в мафии. Хвосты у них длинные и голые, покрытые чешуйками и редкой щетинкой, а зубы страшно острые — могут что угодно прогрызть. Шарят по подвалам и помойкам, подозрительно себя ведут. Но если простить им образ жизни, то все-таки крысы — и умные, и храбрые, и веселые звери. Не каждый будет так за себя бороться, я бы сказал…