– Я тебе давно говорила: и в ПТУ…
– Да что вы с ним разговариваете, Наталья Владимировна, – цедит яд русичка. – Он же натуральный люмпен. Маргинал. Еще и наркоман, наверняка…
А я сижу на полу кучей дерьма, как преступник, которого кинули в яму. Сквозняк, холодный запах лекарств…
– Кому плохо? – врачиха метр с кепкой врезается в учительскую толпу ледоколом.
Суетится вокруг Витька, пульс, давление, фонарик.
Алина, не выдержав напряжения, громко всхлипывает и кидается вон из класса, отчаянно стучат ее каблучки…
– Подожди! – вырывается из моей груди полукрик, полухрип. – Алина, пожалуйста!..
И я бы догнал ее в два шага, но чьи-то руки клещами сжимаются на моих плечах.
– А ну, стоять! Куда собрался! Милиция уже едет! – и снова перегар трудовика.
– АЛИНА! – я кричу так громко, что у самого уши закладывает, и вокруг меня становится тихо-тихо, только слышно, как откашливается доходяга Витька.
Она замирает, споткнувшись. Оборачивается. Смогу ли я когда-нибудь забыть это выражение лица? Искаженного ненавистью, болью, обидой и… брезгливостью. Она смотрит на меня, чуть вздернув верхнюю губу, словно перед ней опрокинули мусорный бак с дохлыми крысами.
– Алина, ты же видела! Он оскорблял мою мать, Алина…
Она молчит секунду, другую, взвешивая, стоит ли вообще говорить со мной.
– Он говорил правду, Гар.
– Да как ты можешь! – я вырываюсь, что есть сил, но Алина только трясет головой, а хватка трудовика становится крепче. – Я же люблю тебя!
Она затыкает уши, мотает головой, как безумная, побелевшие губы что-то бормочут.
– Заберите его, заберите… Увезите… Пожалуйста… Заберите…
Смотрит на кого-то за моей спиной. Пытаюсь обернуться, разглядеть, но меня выворачивают в орла, на запястьях защелкиваются браслеты.
Приехали.
Меня ведут по коридору, по лестнице, снова по коридору. Я даже не могу выпрямиться, поднять голову. Вижу только обувь, бесконечные нарядные ноги.
Лакированные ботинки, туфли с блестками, замшевые, красные, черные…
Выпускной, блин. Что, довольны, чертовы пижоны? Будет, что обсудить на встрече лет через десять? Не благодарите. Потому что свой первый трах, эту мышиную возню, вам вспоминать не захочется.