Я вздрогнул, ошеломлённый, как только его умозаключения дошли до меня, и, заметив это, он сказал:
– Ага, я вижу, что значит... Ну, что вы теперь скажете?
– Мне едва ли хочется формулировать свои мысли, монсеньор, – ответил я.
– Тогда я сформулирую их за вас, – резко возразил он. – Готовится заговор.
– Боже упаси! – вскричал я, потом быстро добавил: – Невозможно! Ваше преосвященство все так любят!
– Бросьте! – ответил он, сдвинув брови. – Вы забыли, де Кавеньяк, что находитесь во дворце Мазарини, а не в Лувре. Нам здесь не нужны льстецы.
– Тем не менее я сказал правду, монсеньор, – запротестовал я.
– Достаточно! – воскликнул он. – Мы впустую теряем время. Я убеждён, что он связан с одним или, может быть, большим числом подлых мошенников его сорта, чьей целью является... ну, что является обычной целью заговора?
– Ваше преосвященство! – вскричал я в ужасе.
– Ну? – сказал он холодно, слегка приподняв брови.
– Простите меня за предположение, что вы можете ошибаться. Какой признак указывает, что вы то самое лицо, к которому относится записка?
Он взглянул на меня с непритворным изумлением и, может быть, жалостью из-за моего тупоумия.
– Разве там не сказано "итальянец"?
– Но, монсеньор, опять же простите меня, вы не единственный итальянец в Париже; при дворе их несколько – Ботиллани, дель Аста д'Агостини, Маньяни. Разве все они не итальянцы? Разве невозможно, что записка касается одного из них?
– Вы так думаете? – поинтересовался он, поднимая брови.
– Ma foi (клянусь – франц.), я не вижу никаких причин, почему этого не могло бы быть.
– Но не приходит ли вам в голову, что в таком случае не было бы ни малейшей необходимости для тайны? Почему бы Андре не упомянуть его имя?
– Ход с пропущенным именем, как мне кажется, если монсеньор позволит мне так сказать, равным образом желателен, составляется ли заговор против вашего преосвященства или же против какого-нибудь придворного щёголя.
– Хорошо аргументируете, – ответил он с ледяной усмешкой. – Но пойдёмте со мной, де Кавеньяк, и я представлю вашим глазам такой аргумент, который не оставит в вашем уме никаких сомнений. Venez (пойдёмте – франц.).
Я покорно последовал за ним через белые с золотом дверные створки в его спальню. Он медленно прошёл через всю комнату и, отодвинув в сторону полог, указал на длинное чёрное шёлковое домино, лежавшее поперёк кровати; затем, протянув руку, вытащил алую маску и поднёс её к свету, так чтобы я мог наверняка рассмотреть её цвет.
– Вы убедились?
И даже более чем! Какие бы то ни было сомнения, которые могли быть у меня на уме относительно вероломства месье Андре, сейчас совершенно рассеялись при этом сокрушительном доказательстве.