— Ой ли, — воскликнула Марья Федоровна и подбоченилась, — так соскучился по мне, родненький? По веничку моему, которым я тебя давеча по всему двору гоняла? Так подём, приласкаю еще разок. Так сказать, для памяти.
— Ой, теть Маш, то была ошибка, с кем не бывает, — он явно не внял угрозам моей провожатой, которой я поверила сразу. За такой не заржавеет. А зеленоглазый тем временем попытался заглянуть воинственной женщине через плечо. Я тут же потупила взгляд, еще и волосами занавесилась, чтобы скрыть красное лицо. — А кто это у нас тут?
— Покровский, — прорычала Марья Федоровна, — дуй отседова по добру, по здорову, иначе, я Никонору Иванычу расскажу о том, сколько ты энергии тратишь, да не по делу. Он в миг найдет тебе занятие по уму, да по силе. Времени на ошибки не останется.
— Нельзя быть такой черствой, теть Маш. И жестокой, — немного обиженно проговорил Покровский, — я, может, счастье свое разглядел, у меня, может, любовь случилась, а вы на пути ее обретения стоите. Совестно вам должно быть.
— Ой, речи-то, речи, какие… — Марья Федоровна покачала головой, — вот уж в чем ты мастак, так языком трепать. От я щас по совести тебе надаю, если не сгинешь тотчас.
— Нас, может, судьба свела, а вы поперек нее идете.
— Пшел, — не отступала Марья Федоровна, пока я кусала губы, чтобы не рассмеяться в голос, и изучала каждую травинку под ногами.
— Буду с нетерпением ждать новой встречи, красавица, — чуть понизив голос, проговорил он. И судя по удаляющемуся свисту, все же послушался моей провожатой. А я смогла, наконец, нормально вдохнуть. И улыбку попыталась спрятать, когда ко мне обернулась моя спасительница.
— Чей-то ты лыбисся? — прищурилась Марья Федоровна.
Видимо, буря еще не миновала и грозила обрушиться на меня. Собственно, сегодня, судя по всему, именно я выбрана на роль козла отпущения. А еще недавно был Покровский. Тьфу, чудище зеленоглазое, мне сейчас из-за него влетит, похоже.
Пожевала губы, чтобы они не разъезжались в дурацкой улыбке, подавила в себе приступ хохота (а это было нетрудно под грозным взглядом женщины с корзинкой) и сделала глубокий вдох.
— Радуюсь, — выдала, как на духу, — что меня провожает такая смелая, отчаянная женщина. Спасибо! — одарила удивленную Марью Федоровну самой благодарной, на какую только была способна, улыбкой, и прошла мимо нее. Остановилась через несколько шагов, обернулась, глядя на настороженную женщину, и вскинула одну бровь, — так мы идем?
Женщина что-то буркнула, странно фыркнула, зыркнула в ту сторону, где между домами скрылся Покровский, и снова взялась за свою миссию — проводить меня до выделенных апартаментов.
Мне досталась комнатка на втором этаже одного из теремков. Каждый домик был рассчитан на четырех учениц. Две жили на первом этаже, две — на втором.
Как только вошла в свое новое временное пристанище и вдохнула полной грудью, ощутила легкую ностальгию и грусть. Пахло травами. В просторных сенях под потолком и вдоль стен висело множество разных пучков: уже хорошо просушенных, и совсем недавно собранных. Совсем как у бабушки. Мы часто в моем недалеком детстве вместе собирали разные травки, о чудодейственных свойствах которых бабушка могла рассказывать часами, а вечером за чашкой сборного чая разбирали всю нашу добычу по пучкам, перематывали нитями и подвешивали в сенях. Оттого и ностальгия закралась в мою душу. А вместе с ней и странная тревога. В этом чужом, совсем незнакомом и странном месте было столько всего… знакомого с детства. Столько всего родного, отчего сердце сжималось от боли. Ведь с каждой минутой, проведенной здесь, мне все больше казалось, что бабушка выросла в подобном месте. Или вовсе…здесь. Нет! Быть такого не может! Не хочу даже верить в существование параллельных миров. Хотя бы потому что бабушка не стала бы скрывать такую значительную деталь своей жизни от самых близких ей людей.
«А ведь она людей лечила, страхи заговаривала, беду отваживала, дар у нее был, не зря же к ней со всей области за помощью ехали», — предательски шептало подсознание, с которым мне сейчас совсем не хотелось общаться. Молчало бы оно лучше. И без его шепота тошно. Слишком все реально. И душа рвалась из груди, словно ее не занимали страхи, которые подлыми змеями скользили по сердцу, ей (душе) хотелось летать, словно только здесь она могла стать свободной.
Пока я разглядывала светлые сени, моя провожатая уже прошла дальше, в сам дом. Следующая комната, в которую мы попали, была общей, просторной, с большой русской печью в центре, двумя дверьми в противоположных концах и неширокой лестницей, которая уводила наверх. С первого этажа было видно, что и на втором этаже есть общая комната. Только там вместо печи был выложен настоящий камин, у которого стояли два плетеных кресла-качалки. Когда поднялись, разглядела небольшой квадратный коврик и столик за креслами. Светлое, чистое и очень уютное место. Ученицы здесь, наверняка, чувствуют себя, как дома.
Пока я пальцами водила по природному рисунку дерева, из которого была сделана дверь в мою комнату, соседняя дверь тихо скрипнула и отворилась. Но тут же поспешно была прикрыта. Тихо так, чтобы никто не услышал. Но мы услышали. А моя провожатая еще и обрадовалась несказанно.
— Златка! — закричала она.
Но моя соседка притворилась глухой и не отреагировала на сотрясший все наше, теперь уже общее, жилище. Видимо, главная страшилка в этом поселении — Марья Федоровна. И встреча с ней никому не сулила ничего хорошего.
— Удальцова, поди сюда, — приказала моя сопровождающая, упорно разглядывая захлопнувшуюся дверь, — от ты бы так молчала, когда косточки ведьмакам перетираете тут вечерами. Ан нет же, соловьем разливаешься, не остановить. Выходи, давай, долго мне ждать?
Но ответом все еще была тишина. Забавное местечко, все-таки. И люди тут забавные. Наблюдать — одно удовольствие. Жаль, что мне во всем этом цирке на колесиках еще и поучаствовать придется. И сейчас мне отведена, по мнению Марьи Федоровны, главная роль.