- Пусть напишут, тебе говорят, темнота... У Буракова бьл неестественно хрипящий голос - как у говорящих попугаев.
Я заметил, что ветер усилился, прибой с грохотом тряс берег, казалось, что не коричнево-желтая пена вздымается над волнами, а лежат куски оторванной тверди.
По другую сторону - в проблесках солнца - тускло мерцали ртутные зеркала соляных озер. Марсианский пейзаж. Инобытие. Нельзя поверить, что где-то растут березы, еще лежат на полях снега, текут с тихим журчанием прозрачные ручьи, живут в суете и гомоне города.
От сизо-серых бараков метеостанции подошел милиционер:
- Звонил начальник милиции. С поста ГАИ. Насчет Мазута ничего пока не слышно.
- Кто это - Мазут? - спросил я у Буракова.
- Касумов... Первый браконьер этих мест. Он отсюда - с метеостанции.
- Начальник милиции давно уехал? - уточнил я.
- С час назад. С ним еще начальник областного управления и прокурор. Они хотели перехватить Мазута перед городом...
Все стало на свои места.
Я прибыл на место происшествия после того, как до меня тут уже побывало руководство территориальной милиции и прокуратуры. Впопыхах все как-то забыли о существовании недавно организованной бассейновой прокуратуры и ее главы.
- А что стреляные гильзы? Обнаружили? - спросил я. Бураков поднял розовое, чистое, словно только что из парилки, лицо:
- Да вот! Тут лежали. Одна и другая...
Гильзы нашел моторист метеостанции Рифат, привлеченный в качестве понятого. Стреляли из "макаровского", со сравнительно небольшого расстояния - с десяти метров, с самой кромки линии прилива. Следы стрелявшего смыло море.
Неподалеку виднелись отпечатки велосипедных колес. Принадлежали ли они транспортному средству преступника, а может, велосипедист проехал раньше или, наоборот, позднее?
- И еще - вот что я нашел. - Хаджинур Срезов показал мне стальной рыболовный крючок. - Это от калады... - Видя, что я не до конца, его понимаю, он пояснил: - Огромная сеть - шестьсот - семьсот метров. До километра. И на ней две-три тысячи крючков, целый частокол. Браконьеры ставят ее на осетровых далеко в море и каждый день выходят проверять...
Я подержал крючок и вернул Орезову. Вставал вопрос: как попал сюда Пухов? Кого-то выслеживал? Появился в момент причаливания браконьерской лодки? И вместо доказательств хищнического лова получил две пули в голову? Но почему в затылок? Может, его внимание было отдано чему-то другому?
Обо всем следовало поговорить с обитателями метеостанции.Что же касается осмотра трупа, то я мог и дальше смело положиться на Мурадову передо мной был молодой, но знающий судмедэксперт, и, хотя я не видел ее лица, я понял, что мне будет приятно и легко с ней работать.
- Это жена Мазута... - шепнул Бураков.
Женщина, наглухо замотанная платком - только быстрые глаза были видны сквозь щель, - тянула за телогрейку громадного лысого казаха: "Спать, спать, спать тебе надо..."
Казах, как похмельный памятник, возвышался на площадке перед радиостанцией, предостерегающе-задумчиво покачивал передо мной пальцами, невнятно, вяло бурчал:
- Зачем ты приходил? Сюда... Ты - кто? Ты - чужой! Не надо... Не надо...
Рядом стоял мальчишка, почему-то босой. На шее у него висел маленький магнитофончик - "вокмен", соединенный оранжевым проводком с хомутом наушников, из которых еле слышно доносилось: "...не рокот космодрома, не эта голубая синева...". От холода ноги у парня были сизыми, он поочередно поднимал озябшие ступни и каким-то йоговским движением складывал колено и подсовывал буряковые пальцы под подол длинной фуфайки.
- Подойдите ко мне, - сказал я женщине. Она неуверенно шагнула вперед. Казах угрожающе накренился. Мальчишка вышел из позы цапли, несуетливо, но быстро подпер плечом сооружение в телогрейке.