— Вот, выпейте. Вы ведь не помните вашего имени, так?
Девушка сделала глоток вина, поморщилась и кивнула. Лефевр придвинул свое кресло поближе и взял ее за руку. Девушка содрогнулась, словно прикосновение испугало ее, но руки не отняла.
— Мне как-то надо вас называть, — мягко произнес Лефевр. — Сегодня день поминовения святой Алиты, провозвестницы рождения Богоматери. Как вам имя Алита?
Девушка глубоко и прерывисто вздохнула и утвердительно качнула головой. Лефевр довольно улыбнулся.
— Хорошо, Алита. Меня зовут Огюст-Эжен Лефевр. Добро пожаловать в Сузу.
— Моя мать родилась в Советском Союзе. Вы ведь тоже оттуда?
Телятина давно была съедена, вино выпито, и дворецкий, разведя огонь в камине, отправился отдыхать, а Лефевр и Алита сидели в креслах, смотрели на языки пламени, лижущие дрова, и негромко разговаривали.
— Советского Союза больше нет, — сказала Алита, глядя на огонь. Страдание, которое, казалось, было намертво впечатано в ее лицо, медленно утекало прочь, и Лефевр был этому искренне рад. — Теперь есть Россия.
— А Ленинград? — с надеждой спросил Лефевр. — Ленинград есть?
Девушка кивнула.
— Есть. Я там была пару раз.
Заветная коробка разинула пасть на полу возле кресла. Протянув руку, Лефевр вытащил рисунок со всадником на вздыбленном коне и передал Алите. Та несколько минут рассматривала рисунок, а потом сказала:
— Это ваша мама нарисовала?
— Да, она, — Лефевр вспомнил, как мать сидела у окна в компании с листком бумаги и ящиком акварели, и на белой глади возникали дома, дворцы, удивительные животные. — Она была очень талантливой художницей. Вот, посмотрите. Это мой отец. А это Бригитта, моя сестра.
Алита с уважительной осторожностью приняла листки с портретами и несколько минут пристально рассматривала отца и сестру Лефевра. Мать сумела изобразить их с невероятной точностью, и отец получился не вечным угрюмым сухарем, а искренним и любящим человеком, а Бригитта на рисунке была почти красивой. Должно быть, кистью матери двигала любовь к мужу и дочери, и она нарисовала их настоящими, такими, какими их видела любящая душа…
— Очень красиво, — сказала Алита, возвращая листки. — А где они сейчас?
Лефевр вздохнул.
— Бригитта умерла шесть лет назад, — сказал он. Алита смотрела на него с неприкрытым сочувствием, и Лефевр продолжал: — Отец обожал ее, и смерть Бригитты его подкосила. В общем, я уже довольно давно живу один.
— Простите меня, Огюст-Эжен, — промолвила Алита. — Я не знала. Простите.
Весь ее облик сейчас выражал искреннее сострадание. Лефевр вдруг подумал, что на него никто и никогда не смотрел так, как эта девушка. Должно быть, все дело было в том, что они оба утратили все, что любили и чем дорожили.
— Ничего, — сказал Лефевр, отводя взгляд. Он снова поймал себя на том, что слишком пристально рассматривал свою гостью: такой пронизывающий интерес был абсолютно недопустим в благородном обществе. — Знаете, моя мать тоже не помнила своего настоящего имени. Всю жизнь до Сузы помнила, а имя нет. Должно быть, в этом ключ к вашему возвращению домой.
Алита вдруг поежилась и отодвинулась в дальний угол кресла, словно Лефевр умудрился сказать ей какую-то гадость. «Неужели она не хочет вернуться?» — с изумлением подумал он, и тут Алита тихо, но очень отчетливо промолвила: