Столовый нож как бы случайно звякнул о тарелку графини.
— Я нахожу эту пикировку забавной, господа, — заметила Морозова-Высоцкая. — Но существуют темы, едва ли подобающие для застолий даже в нашей либеральной среде.
Ежов послушно смолк.
— Рад, что вы разделяете мою позицию о пределах допустимого, Аполлинария Львовна, — с искренней признательностью ответил Савинков, которому не хотелось продолжать словопрение.
Графиня кивнула.
Воглев беззвучно затрясся, косясь на собеседников исподлобья, чем однако не вызвал их удивления или смущения.
— Простота… — выдавил он сквозь стиснутые зубы. — Дачная простота.
Савинков угостился папироской, которую предложил из портсигара Воглев. Расположились на скамеечке среди сосен в вышней части двора, удалённой от служб и соседей, и проезжей части, и всякого иного назойливого внимания.
— Расскажите, как там, в ссылке.
Савинков, чувствуя, что ему не подобает задавать обитателям конспиративной дачи вовсе никаких вопросов, касающихся их самих, проявил открытость.
— В Варшаве заметно лучше.
Сидели, дымили. К вечеру из травы налетала мошка. Квёлая, чухонская, не чета вологодской.
— Люди там хорошие, только много пьют и много болтают, — закончил Савинков, затянулся, протяжно выдохнул дым. — В ссылке — воля…
— Провокаторы?
— Их всегда следует опасаться. Серьёзные разговоры только с доверенными людьми.
Выслушав его, Воглев подумал, тряхнул головой, спросил предметно:
— Вы делу какому-нибудь обучены?
— Какому?
— Какому-нибудь практическому.
— У меня юридическое образование, полученное в Санкт-Петербургском университете и законченное в Германии.
— А такому делу, чтоб польза была?
Савинков замер. Напрягся. Помедлил. Спесиво поворотил к собеседнику лицо своё.