Как бы то ни было, Ямата сказал, что миссис Шан уже в лаборатории. Марквелл глубоко ошибался, предполагая, что молодой врач говорил об обычных явлениях.
Ямата сказал:
– Кровотечение не слишком сильное, но что-то не так. Инертность матки, закупоривание таза, постоянное ослабление организма.
– Я бы заметил физиологические отклонения, которые подвергали бы опасности беременность, – сказал Марквелл резко. Но он знал, что он мог не заметить… если был тогда пьян.– Сегодня дежурит доктор Карлсон. Если что-то будет не так, прежде чем я сменю его, он…
– Нам привезли четырех жертв несчастного случая. Двое в критическом состоянии. У Карлсона полон рот забот. Вы нужны нам, доктор Марквелл.
– Я буду через двадцать минут.
Марквелл положил трубку, допил скотч и достал из кармана мятные таблетки. С тех пор как он стал алкоголиком, он всегда носил с собой эти таблетки. Порвав упаковку и сунув таблетку в рот, он вышел из кабинета и направился в фойе.
Он был пьян и собирался принимать ребенка. Если работа будет проделана плохо, это будет означать конец его карьеры и гибель репутации, но это его не волновало. В действительности, он давно уже ожидал этого краха.
Ом натягивал свое пальто, когда раскаты грома прорезали ночную тишину. Дом завибрировал.
Он нахмурился и выглянул в окно рядом с входной дверью. Прекрасный сухой снег кружился за стеклом, на некоторое время зависая в воздухе, когда утихал ветер, потом снова кружился. Только раза два за все годы он слышал гром во время снежной бури. Теперь он был тихим и далеким, не предвещающим никакой угрозы.
Сверкнула молния, еще раз. Падающий снег сверкал в редких вспышках света. В эти моменты окно превращалось в зеркало, в котором Марквелл видел свое помятое лицо. Следующий раскат грома был громче предыдущего.
Он открыл дверь и осторожно выглянул в бурную ночь. Сильные порывы ветра забрасывали хлопья снега под выступ крыши, швыряли их на торцевую стену дома. Свежий, двух-трехдюймовый белый покров накрыл газон, он также покрывал тяжелые лапы сосен.
Вспышка молнии ослепила Марквелла. Раскат грома был так ужасен, что казалось, что он исходил не только с неба, но и из земли, как будто небеса и земля разверзлись. Две широкие, протяжные сверкающие молнии рассекли мрак. Повсюду проявились скорченные и согнутые силуэты. Тени перил крыльца, балюстрад, деревьев, обнаженных кустов и уличных фонарей становились такими таинственными при вспышках молнии, что знакомый Марквеллу мир приобрел характеристики сюрреалистической картины; неземной свет, освещавший предметы, придавал им искаженные формы, делал их неузнаваемыми. Сбитый с толку сверкающим небом, громом, ветром и колышущейся белой пеленой шторма, Марквелл вдруг впервые за эту ночь почувствовал себя пьяным. Он удивлялся тому, что на его состояние повлияло больше: реальные причуды электрического явления или галлюцинации, вызванные алкоголем. Он осторожно прошел через скользкое крыльцо к краю ступенек, которые вели к засыпанной снегом дорожке. Свесившись с крыльца, он задрал голову и посмотрел на освещенное вспышками небо.
Целый ряд молний осветил передний газон и улицу, напомнив сцену из кинофильма, прокрученную в ускоренной проекции. Все краски ночи исчезли, оставив лишь ярко-белый цвет молний, беззвездное небо, сияющую белизну снега и черные, как чернила, дрожащие тени. Пока он в страхе и благоговении смотрел на причудливое и божественное зрелище, небеса вновь разверзлись раскатами грома. Метнувшаяся к земле молния задела железный громадный столб всего в шестидесяти футах от него, и Марквелл вскрикнул в ужасе. В момент удара ночь стала ослепительной, и стеклянная лампа разлетелась вдребезги. Раскат грома отдался в зубах Марквелла, пол крыльца задрожал.