Живой скелет клацнул зубами, и Светс увидел красное пятно его рта, жутко неправдоподобное на белесом черепе.
— Светс, ты даже не поинтересовался, как долго я пробыл таким «призраком».
— Действительно. И как долго?
— Трудно сказать, потому что чем это можно измерить? В семнадцатом году Послеатомной Эры я пробыл месяцев восемь, пока «карибский кризис» был ликвидирован, а потом время замедлило свой бег и остановилось. Может, несколько тысячелетий, может, больше. Ты не можешь себе представить ничего более страшного: замороженный мир, люди, точно статуи, голуби, замершие в воздухе… Вместе с миром замер и я. Я не старею, не испытываю голода, солнечный свет беспрепятственно проходит сквозь меня. Видишь, какая белая кожа? Даже смерть — непозволительная для меня роскошь: я недостаточно для нее материален. Как может умереть нечто, существующее вне времени и пространства? Только охота за машинами времени скрашивает мое одиночество.
Глаза Рейнольдса вспыхивали черным светом в глубоких впадинах глазниц.
— Да, машины времени. Я видел, как они двигались мимо меня. Некоторые из твоей истории, другие — из параллельных линий развития. Твое будущее реально, я сам его и создал. Но я мог пользоваться машинами и других миров. В основном я гнал их в прошлое. Все шло нормально, пока я не приближался к семнадцатому году Послеатомной. Меня не раз заносило в средневековье. Интересная штука, Светс. Оказывается, большинство людей не видит меня. Но вот перед смертью меня может увидеть кто угодно, вероятно, потому, что он навсегда покидает время. Кстати, совершенно неважно, к какой ветви истории принадлежит умирающий. — Рейнольдс рассмеялся. — Не исключаю, что многие умирали именно потому, что увидели меня — сердце не выдерживало шока. Согласись, зрелище впечатляющее.
Светс вспомнил первое появление призрака в хронокапсуле и содрогнулся. Наверное, Рейнольдс прав.
— Не очень-то забавно, да? Меня и в далекое будущее заносило. Я видел с дюжину разных вариантов. Светс, а ты знаешь, что твоя машина прыгает по линиям времени?
— Да. У нас уже была одна такая же машина. Она неисправна.
— Скачут все машины без исключения. Такие, как твоя, привязанные к своему времени, потом возвращаются, а самоуправляемые зачастую теряются во времени безвозвратно. И это не зависит от расстояния до точки старта. Можешь мне поверить. Я видел массу альтернативных вариантов будущего: и рай земной, и вторжение пришельцев из космоса. А однажды я встретил даже разумных слонов. В твоем времени я тоже бывал, — сказал Рейнольдс с какой-то горечью. — Там я выучил ваш язык, а заодно вволю налюбовался, как вы загадили мир, мной же для вас и созданный.
— Что?
— А то! Вы испакостили, отравили, уничтожили все, кроме самих себя. Да еще эта дрянь, которую вы едите…
— Это не дрянь, а питательные дрожжи.
— Питательные дрожжи?! Я знаю одно коротенькое словечко, которое точнее определяет эту субстанцию. Скажу честно, не очень-то приятно смотреть, как люди изрыгают эту массу.
— Какую массу?
— Я часто двигался назад по времени — пытался проскочить в заклятый семнадцатый. И тогда жизнь вокруг шла, как в фильме, пущенном наоборот, в обратном порядке. Это довольно забавно. Терпеть не могу машины, которые идут в далекое будущее. Потом очень трудно вернуться к оживленным трассам. Что делать, приходится рисковать. Ведь всегда есть хоть маленькая вероятность на обратном пути попасть туда, куда мне нужно. В этом случае мне оставалось бы только остановить машину и выбраться из нее. А за проезд ведь уже давно уплачено, верно?
— Постойте, — перебил его Светс, — я что-то не понимаю. Как расплачиваться?
— А… Ты ведь не выглянул наружу. Посмотри, — и он указал себе за спину. Первый раз за все время с момента остановки Светс отвел взгляд от Рейнольдса и увидел…
Хронокапсула покоилась на обширной равнине, покрытой черным, оплавленным стеклом. Ни травинки, ни кустика. Ровная, как стол. А вдали, закрывая горизонт, высилась неровная стена. Место, где они находились, чем-то напоминало лунный кратер.
— Это ваш мир?
— Да, здесь я дома.
— Мне такой дом не по душе.