На что он немедленно ответил:
– О нет, слава богу, нет!
– Но рассказ ваш? Это вы его написали?
– Мое тут только впечатление. Оно заключено вот здесь. – И он прижал руку к груди. – Я не в силах его забыть.
– Так, значит, ваш манускрипт…
– Написан старыми, выцветшими чернилами и самым изящным почерком. – Он снова помедлил. – Женским почерком. Прошло уже двадцать лет, как она умерла. А перед смертью прислала мне эту рукопись.
Теперь все слушали Дугласа, и, разумеется, нашелся среди нас некий остроумец, охотник отпускать шуточки или, по крайней мере, делать намеки. Дуглас принял намек без улыбки, однако и без раздражения.
– Это была очаровательная особа, но старше меня десятью годами. Гувернантка моей сестры, – спокойно ответил он. – Самая прелестная из женщин ее профессии, она была бы достойна самого высокого положения в обществе. Все это дело давнее, а эпизод, ею описанный, происходил еще того раньше. Я учился тогда в Оксфорде, в Тринити‑колледже, и застал ее у нас в доме, приехав на летние каникулы. В тот год стояло прекрасное лето, я редко уезжал из дому, и в ее свободные часы мы гуляли в парке и беседовали – меня поражал ее незаурядный ум и утонченность. Да‑да, не ухмыляйтесь: мне она чрезвычайно нравилась, и я до сих пор счастлив тем, что и я тоже нравился ей. Если б этого не было, она бы мне ничего не рассказала. Никому другому она ничего не рассказывала. Я это знал не только от нее, но чувствовал и сам. Уверен, что она не говорила больше никому – это было ясно. Вы и сами в этом убедитесь, когда я прочту вам ее рассказ.
– Потому, что эта история такая жуткая?
Он пристально смотрел на меня.
– Вы сами в этом убедитесь, – повторил он, – вы это поймете.
Я смотрел на него так же пристально,
– Понимаю. Она была влюблена?
Тут он впервые улыбнулся.
– Вы очень проницательны. Да, она влюбилась. То есть еще до этого. Ее тайну раскрыли; ей невозможно было рассказывать без того, чтобы ее влюбленность не стала явной. Я ее понял, и она это видела, но мы с ней не сказали об этом ни слова. Помню и время и место: угол лужайки, тень от буков и долгий, жаркий летний день. Место действия не внушало никакого страха, и все же!…
Он отошел от камина и снова уселся в кресло.
– Вы получите пакет в четверг утром? – спросил я.
– Я думаю, не раньше чем со второй почтой.
– Отлично, тогда после обеда.
– Все мы соберемся здесь? – И он снова обвел нас взглядом. – Никто не уезжает? – В его тоне сквозила надежда.
– Мы все останемся!
– Я останусь!… И я тоже останусь! – воскликнули те дамы, чей отъезд был уже назначен. Миссис Гриффин, однако, выразила желание узнать несколько больше.
– В кого же она была влюблена?
– Вы это узнаете из рассказа, – поспешил ответить я.
– Но я его не дождусь!
– Из рассказа этого нельзя будет узнать, то есть в буквальном, грубом смысле слова, – сказал Дуглас.
– Тогда тем более жаль. Мне только такой смысл и доступен.
– Дуглас, быть может, вы нам объясните? – попросил кто‑то другой.
Дуглас вскочил с кресла.
– Да, завтра. А сейчас я иду спать. Спокойной ночи! – И, захватив свой подсвечник, он быстро удалился, оставив нас в легком недоумении. Из нашего угла в большом, темном холле нам слышны были его шаги по лестнице.
Потом заговорила миссис Гриффин:
– Ну что ж, если я не знаю, в кого она была влюблена, зато знаю, в кого был влюблен Дуглас.