15 декабря 1939 года состоялась премьера самой знаменитой американской киноэпопеи «Унесенные ветром». А в 2000 году мы отметили 100-летие Маргарет Митчелл. Ее предками были ветераны гражданской войны между Севером и Югом, истинные патриоты; и с юных лет Маргарет заслушивалась рассказами седеющих родственников о героических подвигах южан. Многие из тех воспоминаний послужили позже основой для ее нашумевшего романа «Унесенные ветром».
Предки Маргарет Митчелл прибыли в Америку из Англии, и ее бабушка Анни Фицджеральд Стивенс перенесла во время Гражданской войны многие приключения, в которые позже попадала Скарлетт О'Хара. Мать Митчелл была «настоящей леди», в молодости хотела стать врачом. Выйдя замуж, она отказалась от карьеры ради того, чтобы воспитывать детей. Попытки дать дочери литературное образование завершились в 12 лет: Маргарет взбунтовалась и перешла на чтение любовных и приключенческих романов; затем пришла пора увлечения новым заморским чудом — кинематографом, и полудевушка-полуподросток воображала себя экранной кинозвездой, оттачивая мастерство роковой женщины на солдатах из расположившегося неподалеку военного лагеря.
Осенью 1918 года она поступила в колледж Смита, где получала средние оценки по всем предметам и кучу писем из-за океана — от американских солдат и офицеров. В середине первого года обучения Митчелл вернулась домой в Атланту: ее мать серьезно заболела. В январе Мэйбелл Митчелл умерла от гриппа за день до возвращения дочери. По возвращении в Атланту Маргарет стала классическим образцом «джаз-бэби».
Вот ее собственное описание: «Одна из тех крутых женщин с короткими стрижками и короткими юбками, про которых священники говорят, что к тридцати годам они попадут либо на виселицу, либо в ад». Она произвела фурор и скандал на благотворительном балу, исполнив танец апачей. Она меняла поклонников и возлюбленных; в какой-то момент была обручена сразу с пятью мужчинами. В 1922 году Митчелл вышла замуж за красивого бутлеггера, но брак оказался настоящей катастрофой. Через несколько месяцев супруги расстались, а Маргарет не расставалась с пистолетом, пока супруг ее не был найден убитым где-то на Среднем Западе. Митчелл начала работать в «Джорнел» — газете, издававшейся в Атланте: она писала очерки. В 1925 голу она вторично вышла замуж — за Джона Марша, ухажера, которому вначале не повезло: он был шафером на ее первой свадьбе.
Насколько первый муж Митчелл был дик и непредсказуем, настолько второй — спокоен и банален. После свадьбы Митчелл еще год продолжала сотрудничать в газетах, но Марш получил повышение по службе и, идя навстречу его пожеланиям, она бросила работать. Вскоре после свадьбы Митчелл при активной поддержке Марша начала работу над тем, что он долго называл «романом эпохи джаза». Америка полюбила «Унесенных ветром» — книгу о любви и ее превратностях. Ретт Батлер — символ мужской сексапильности, суть и квинтэссенция идеального героя-любовника, при виде которого замужняя дама Скарлетт вдруг чувствует, что «у нее слишком низкий вырез» и что «по ней побежала непонятная теплая волна» (привычное клише дамской сексуальной стилистики). Расставание Скарлетт с Реттом расстроило не одно сентиментальное сердце.
Митчелл охотно рассказывала, что финал она написала в первую очередь, поскольку прекрасно знала, чем завершатся приключения героини. Если вспомнить о двух браках Митчелл и пролистать ее фотографии, где яркая и энергичная молодая женщина постепенно превращается в жесткую и сухую даму, легко выстроить линию мести бездетной, преждевременно состарившейся дуэньи собственной беспечной молодости. Но, тем не менее, нельзя не вспомнить, что еще в одном из ранних писем, написанных в период учебы в колледже, Митчелл жаловалась на то, что «неспособна сочинить историю с поцелуем в конце; историю, в которой женщина обретала бы идеального спутника жизни». «Мне кажется, — писала она, — что именно в этот момент герой обязательно бросит героиню!» Когда рецензенты предложили Митчелл немного смягчить финал, в частности, сделать уход Ретта не таким необратимым, она ответила: «Я изменю все, что хотите, только не конец». Митчелл писала, что финал обязательно должен быть открытым; а посему вот уже полвека вся Америка делится на тех, кто считает, что Скарлетт навсегда потеряла Ретта, и тех, кто верит, что героине удастся его вернуть.
Новым подтверждением притягательности «Унесенных ветром» стало продолжение романа — «Скарлетт» Александры Рипли. Продолжения и планы продолжений вынашивались с 1936 года, но сама Митчелл яростно боролась против «конкурсов на последнюю главу». Она не раз безапелляционно заявляла, что никогда не напишет продолжения, и после смерти писательницы (в 1949 году она погибла — ее сбило такси) муж стоял на ее позиции. Но права наследования имеют определенный срок, и по истечении его наследники Митчелл уже не могли бороться с неизбежным. В новой версии Скарлетт стала не вамп и не очаровательной дурочкой, а типичной «среднестатистической читательницей журнала «Космополитен», страстной потребительницей, которая с удовольствием заказывает ящики шампанского и украшает дом мягкими коврами. А жаль…
Женщина на больничной койке с трудом открывает глаза и видит, что ее муж Джон, живой и невредимый, клюет носом у ее кровати. «Это он меня убил, он! — сердито думает миссис Митчелл-Марш. — Это из-за него я умираю. Господи, за что? Мне ведь всего 47 лет! Моя двоюродная бабка Энни в этом возрасте вышла замуж и до восьмидесяти была счастлива!» Мысли больной путаются, то и дело наплывают далекие воспоминания детства.
…вот она — маленькая девочка в пышном розовом платьице и белых носочках в огромном роскошном особняке в викторианском стиле. Родительский дом казался Пегги (ее школьное прозвище) настолько большим, что иногда она боялась потеряться в его 13 комнатах. Больше всего Пегги и ее брат Стефен любили играть в круглой застекленной башне. Но самые заветные места для Пегги — в саду и во дворе, там у нее был настоящий домашний зоопарк: утки, собаки, кошки, черепахи. Однажды отец подарил детям даже пару аллигаторов.
Гуляя по городу, Пегги обожала глазеть на готические особняки, пышные старинные строения, магазины, лавки и конторы — все это принадлежало целому легиону ее родных и свойственников: дедам, дядьям, кузенам. Предки Маргарет с обеих сторон, Митчеллы и Стефенсы — фермеры, плантаторы, проповедники, политики, все одержимые патриоты, ветераны Гражданской войны между Севером и Югом, — уже два века трудились ради процветания этого благодатного региона, раскинувшегося от рисовых плантаций Южной Каролины до хлопковых угодий Техаса. Они обосновались здесь еще до того, как Атланта стала Атлантой. Маленькая Пегги просто заслушивалась рассказами бабки Стефенс об истории рода, о героических подвигах предков, и именно эти красочные истории, под которые прошло все детство, послужили канвой ее будущего романа…
«А ведь моя мать, несомненно, не позволила бы мне до восемнадцати лет прочесть «Унесенных ветром», — подумала больная и слабо улыбнулась… Образование было любимым коньком Мэй Белл Митчелл. Выпускница одного из лучших колледжей Канады, она строго требовала от дочери, чтобы та читала литературу только самого высокого уровня. Что поощрялось весьма своеобразно: за шекспировскую пьесу Пегги получала пять центов, в десять оценивались попытки осилить Диккенса, в 15 — Ницше, Канта или Дарвина. В результате карманных денег у Пегги никогда не было — вопреки воле родительницы она упрямо предпочитала «палп», то есть «дешевую литературу» — мелодрамы, любовные романы и фривольные истории из дамских журналов. Сама писать рассказы Пегги начала примерно с девяти лет, но предпочитала прятать их подальше от материнского ока: девочка прекрасно знала, что за подобное «творчество» ее не только не похвалят, но скорее всего устроят нагоняй.
Мэй Белл, особа властная и не терпящая возражений, старалась воспитать Пегги по своему образу и подобию: девочка казалась ей чересчур хрупкой и мечтательной. Та мстила по-своему — демонстративно ковыряла в носу на семейных обедах, по поводу и без повода огрызалась, а однажды увешала всю свою комнату неприличными картинками из журналов. Нешуточная борьба разгорелась между матерью и дочерью из-за колледжа: Пегги не желала дальше учиться. Но авторитет матери взял верх, и Маргарет пришлось поступить в одно из учебных заведений Новой Англии. Впервые в жизни оказавшись на свободе и без присмотра, Пегги превратилась в настоящего чертенка. От юной леди с Юга, про богатство которой сокурсники говорили с придыханием, никто не ожидал, что она станет главной бунтаркой и ярой противницей хороших манер. В ней все не вязалось: резкий южный акцент, богатое платье, украшенное диковинной вышивкой, и вкус к смачным ругательствам и проклятиям, которые у ее новых друзей вызывали одновременно ужас и восторг. После занятий Пегги собирала вокруг себя стайку робких девчонок и увлекала их в закрытый внутренний дворик церкви святого Иоанна. Там, ритуально выкуривая полпачки сигарет, она разглагольствовала о своих религиозных сомнениях: ее не устраивали ни католическая вера матери, ни протестантизм отца.
Учеба оборвалась внезапно — в январе 1919-го, через полгода после поступления Пегги в колледж, ее мать скоропостижно скончалась от испанки, и девушка вернулась в отцовский дом — исполнять обязанности хозяйки. От юной леди Митчелл ждали, что она повторит судьбу своей матери: станет одной из первых леди Атланты, будет активно участвовать в работе всевозможных благотворительных обществ, давать роскошные балы и обеды по случаю громких исторических праздников и, наконец, выйдет замуж за какого-нибудь достойного отпрыска старинной фамилии. А Пегги мечтала свернуть с этой стези как можно дальше. Своего отца она находила неимоверно скучным и лицемерным, деда Стефенса — чересчур чванливым, столь любимую в детстве бабку — завистливой и жадной. Она не умела и не хотела управлять вышколенными слугами и потихоньку раздаривала им свои вещи, а порой и принадлежащие отцу дорогие безделушки. В семье разразился неслыханный скандал, когда Пегги под собственным именем напечатала в одной из газет «Манифест феминисток» и к тому же посмела сфотографироваться в «совершенно неприличном виде»: в мужском сюртуке и рубашке, ковбойских сапогах и залихватской шляпе. В присутствии родственников бабка Стефенс бросила этот снимок в камин и подкрепила сей жест смачным плевком. «У меня больше нет внучки!» — прозвучал ее приговор. Кстати, флирт юной Митчелл с идеями женской независимости имел в то время чисто книжное происхождение: Пегги просто начиталась своих любимых журналов, которые в то время служили ареной подобных дискуссий.
Впрочем, у Маргарет и впрямь не было призвания исполнять традиционные женские обязанности. При этом она слыла первой красавицей Атланты — ее огромные выразительные глаза, точеная фигура и фонтанирующее остроумие привлекали едва ли не всех потенциальных женихов города. В период между 1920-м и 1923 годами ей сделали около 40 (!) предложений. У Пегги даже существовал специальный альбом, где записывались бесчисленные женихи, жаждущие провести время наедине с дамой своего сердца: с 14.00 до 15.00 — Стив Гулден, с 15.00 до 16.00 — Эдди Аллен, с 16.00 до 17.00 — Джон Марш и так далее. Однако, несмотря на всю показную эксцентричность, строгие принципы морали и нравственности Пегги Митчелл всосала с молоком матери…
«Стоило ли так носиться со своей невинностью? Тоже мне клад! Ради кого было ее беречь? Я и святому отцу на исповеди об этом скажу… Интересно, кто-нибудь говорил такие вещи на последней исповеди?» — проносится в голове умирающей. В палату бесшумно входит Джон Марш, неся в руках охапку писем. «Новый урожай!» — произносит он до противного бодрым голосом. Вот уже тринадцать лет с момента выхода романа, его жена получала по сотне писем в день и добросовестно отвечала на все до единого послания. После «Унесенных ветром» она не написала больше ни строки беллетристики. Джон бегло просматривал письма: «Ну вот, Пегги, опять! Все тот же вечный вопрос: «Не свои ли собственные страсти и любовные истории вы подарили Скарлетт, и правда ли, что прототипом Батлера послужил ваш собственный муж?» «Ну только не я», — брезгливо поморщился Джон. «Да уж куда тебе!» — с неприязнью подумала Маргарет.
…первый раз Пегги вышла замуж с единственной целью — досадить отцу, бабке и, кроме того, обрести законную возможность испытать то, о чем столько читала в романах — физическую страсть. Ее избранником стал рыжий, вертлявый и чертовски обаятельный Бэррен Апшоу. Отпрыск богатой семьи родовитых южан, проживавшей в Северной Джорджии не меньше, чем Митчеллы и Стефенсы в Атланте, Бэррен был, как говорится, без царя в голове. Он не сумел получить даже степени бакалавра в университете Джорджии, а места работы менял также легко и часто, как любовниц. Пегги видела в нем родственную душу — подобно ей, Бэррен мог выкинуть любой фортель: явиться на великосветский обед босиком, а на торжественное мероприятие — без смокинга. Словом, 19-летняя Пегги была от него без ума. Отец Пегги, Юджин Митчелл, владелец крупнейшей юридической фирмы, превыше всего в жизни ставил труд и стабильный доход. Неудивительно, что будущий зять не вызывал в нем ни малейшей симпатии.
Как бы то ни было, кланы Митчеллов и Стефенсов горой стояли за соблюдение свадебных традиций. Невесту, как и полагается, одели в белое шелковое платье с длинным шлейфом, украшенное жемчугом и флердоранжем. Жених красовался в приличествующих случаю белом галстуке и белых перчатках. Пегги от души веселилась, ловя косые взгляды родных, которые тем не менее старались перещеголять друг друга в подарках: серебро, золотые украшения, скатерти и салфетки из дорогого льна, постельное белье и множество чеков на весьма приличные суммы. Молодые тоже приготовили родственникам сюрприз: входя с женихом в церковь, Пегги несла в руках не строго-настрого заповеданный традицией букет белых лилий — символ супружеской верности, а огромную охапку огненно-красных роз, что выглядело более чем вызывающе. «Никогда Атланта не видывала подобного», — отмечали на следующий день светские хроникеры. Не была оставлена без комментариев и еще одна пикантная сторона ситуации: все дружки, за исключением брата Пегги, были постоянными ухажерами и поклонниками невесты…
…больная почти не слушала, как муж монотонным голосом зачитывает ей письма. «Конечно, с общепринятой точки зрения Бэррен был плохим мужем, — продолжала рассуждать она сама с собой. Он гулял, бездельничал, сидел на шее у моего отца. Но он был живым! Стоило мне лишь увидеть его — и плохое настроение мгновенно улетучивалось. Не то что с этим!»
…бессонница и меланхолия стали навещать Пегги с весьма юного возраста. Причиной тому скорее всего было ее воображение, слишком богатое и перевозбужденное литературным творчеством. Пегги частенько грызла по ночам карандаш, ломая голову над тем, как ее очередной героине выпутаться из той сложной ситуации, в которую она сама же ввергла ее накануне. Увы, из раннего творчества Маргарет ничего не сохранилось, даже дневник бесследно исчез. Как бы то ни было, но спала Пегги обычно не больше трех-четырех часов в сутки, и такие перегрузки постепенно стали сказываться на ее настроении. Стоило Бэррену заметить, что жена вышла к завтраку в подавленном состоянии, как он тут же старался ее чем-нибудь развлечь: тащил к приятелям, в подпольные игорные дома, которые Пегги обожала, увозил в Нью-Йорк, Мексику, Гонолулу. И она оживала.
… «не будь я такой наивной дурой, я простила бы ему измену, — размышляла больная. — В конце концов противоестественно, когда мужчина всю жизнь занят только одной женщиной. А если это происходит — она покосилась на Джона, — то стоит усомниться, мужчина ли рядом с тобой».
Миссис Митчелл-Марш снова и снова воскрешает в памяти ту давнюю сцену: однажды, вернувшись домой раньше обещанного, она обнаружила в спальне всклокоченного и совершенно обнаженного Бэррена. Повинуясь непонятному наитию, Пегги потянула дверцу платяного шкафа и обнаружила там горничную — бедняжка свернулась клубочком и дрожала как осиновый лист. Через час супруг был навсегда изгнан из дома Митчеллов. Их брак продлился всего 10 месяцев, но родственники судачили об этом, кажется, еще 10 лет: из всех поколений жен кланов Митчеллов-Стефенсов Маргарет стала первой, кто позволил себе развод.
… «несомненно, после такого триумфа вы должны чувствовать себя счастливейшей из женщин…» — слух больной вдруг зацепился за эту фразу из чьего-то письма. Оказывается, Джон все еще читает ей вслух. Какие наивные! Кто поверит, что триумф ее романа не принес Маргарет решительно никакого счастья?! Всего три года своей жизни она ощущала себя на коне, и эта дурацкая книга тут абсолютно ни при чем. Больная скашивает глаза, чтобы удостовериться, что ее любимая фотография лежит рядом с кроватью на тумбочке.