Сотрудница инженерно-геологического управления Сонечка Теренина не отличалась покладистым характером. Сам профессор, Тураев, не любивший отзываться плохо о своих подчиненных, говорил ей временами:
— Сердитая вы, Сонечка! А минерал, замечу в скобках, сердитых не любит — успешное исследование проб руды требует спокойствия духа.
Сонечка пропускала подобные изречения мимо ушей — молодые инженеры и геологи управления, в отличие от минералов, не требовали спокойствия духа — этого ей хватало. С почитателями своими она обращалась без особых церемоний. Костю Почебита, в первый же день ее приезда, кинувшегося к ней «подбирать ключи», она публично сразила презрительным взглядом и прошла мимо. А Мише Волынскому, признавшемуся, что он давно мечтает о чем-то нежном и ласковом, что заполнило бы его пустую душу и мурлыкало по вечерам тихие песни, она посоветовала завести сибирского кота и дала гарантию, что мечты его исполнятся.
Ее пример оказывал плохое влияние на общие порядки. «Стало трудно жить в тундре, — жаловался тот же Костя Почебит, считавшийся самым красивым и нахальным парнем севернее шестьдесят девятой параллели, — все условия обеспечишь: и олений мох под ногами, и дымок от комаров, и аварийная бутылочка раскупорена, а она нос воротит — с Сони пример берет». «Она» в данном случае означала любую девушку, приписанную к партии, — все знали, что сердце у Почебита дырявое, долго никто в нем не задерживался. Правда, и сам он большим успехом у женщин похвастаться не мог — его непостоянство их отпугивало.
Сонечку не смущали доносившиеся до нее высказывания неудачников. Она знала себе цену. Она была высока и стройна, морозов не боялась, на лыжах обгоняла всех, кроме начальника экспедиции Синягина, и перетанцовывала на клубных вечерах не только одиночек, но и целые коллективы местной самодеятельности.
Так продолжалось без малого два года, до тех пор, пока Василий Васильевич Смородин, за двухметровый рост обычно называемый Большим Васькой, после длительного отсутствия — он три года трудился в далекой тундровой партии — снова не появился в Ленинске и на вечеринке, устроенной у приятелей по случаю его приезда, не пригласил Сонечку на тур вальса.
Сонечка заглянула в его рыжие глаза, опустила локоток на гигантские руки — и в смятении почувствовала, что спокойно спать уже не сможет никогда. Она приняла все необходимые меры, какие, ей казалось, требовали обстоятельства. Уже через час они почти поссорились со Смородиным. Она высмеяла его громкий голос, сказала, что его рассказ о жизни на берегу озера Таймыр скучен, как сама окружающая озеро ледяная пустыня, и напоследок объявила всем, что Смородин ей надоел.
Большой Васька был порядком смущен таким обращением. Но спокойствия она не обрела. Три дня Сонечка боролась с гобой, а на четвертый явилась к Тураеву и внезапно потребовала перевода в инженерно-разведочную экспедицию Синягина. Старик Тураев не был обучен искусству отказывать настойчивым девушкам. Он только с удивлением поинтересовался, что случилось. Ведь всего две недели назад он сам предлагал Сонечке поехать с Синягиным и она отказалась «наотрез и навсегда».
— Потому что дура была, — сердито призналась Сонечка, и Тураев удовлетворился таким прямым объяснением.
К Синягину она явилась в осеннем походном снаряжении — в резиновых сапогах, полушубке и брезентовом плаще, с полевой сумкой и накомарником.
Синягин ласково тряхнул ее руку, обрисовал обязанности и просил особенно не придираться — в партии она единственная девушка, неудобства будут не только у нее, но и у остальных. В отличие от рабочих-проходчиков и инженеров, поселившихся в добротном рубленом домике, геологи инженерной партии и тут не изменили своей палатке, только перед зимой основательно утеплили ее.
Черный живой Лукирский, не достававший Сонечке даже до подбородка, торжественно расцеловал ее в обе щеки, ему единственному разрешалось это делать — она очень походила на его дочь, фотографию которой он всегда носил с собой. Миша Волынский до того обрадовался, что минуту не мог вымолвить ни слова.
— Так это ты, Сонечка? — выдавил он наконец из себя.
— Я, — подтвердила она. — Имеешь возражения, Миша?
Возражений он не имел, и она тут же воспользовалась этим.
— Вот тебе материя, Миша, — сказала она, доставая из полевой сумки большой кусок плотной бумажной ткани. Отгороди мой угол в палатке ширмой — и сделай это поаккуратней. Ясно?
Задание было вполне ясно, но Мише пришлось три раза переделывать ширму, пока Сонечка осталась довольная.
А затем покатились дни однообразной нелегкой работы по инженерной разведке недавно найденного полевыми геологами оруденения.
Короткое лето кончилось, не дотянув до сентября, ив воздухе потянуло холодом. Осень была неровна и хороша. Она то вспыхивала уже нежарким солнцем, то мчалась разорванными темными тучами, то мягко светила глубоким сиянием северного неба. Холмы пламенели от красноватого кипрея и брусники, синели от голубики. А потом все в тундре — и мох, и кипрей, и кустики ягод, и карликовые ползучие березки — вдруг стали огненно-рыжими и красными, и воздух пронизала удивительная прозрачность — с вершины холма даль отчетливо проглядывалась на добрую сотню километров.
День свертывался, словно полоса бумаги, синеватый полдень быстро превращался в серые сумерки, вечер становился тьмою. В какую-то, глухую ночь, осветив ее мерцающим сиянием, повалил снег, и зима разлеглась вокруг. Морозы нарастали — каждый следующий день был холоднее предыдущего. В конце октября туман, пополз по руслам застывших ручьев и осел во впадинах горных озер — температура упала ниже тридцати.
Отныне минуты, свободные от труда в разведочной штольне, приходилось проводить у печки и радиоприемника — даже любителей свежего воздуха перестало тянуть наружу. Тоска по родным местам, почти не ощущавшаяся в летней суматошливой деятельности, теперь постепенно входила в каждое сердце. Летом люди мечтали почитать книги, но не находили времени. Сейчас было время и были книги, но пропала к ним охота. После ужина все вернувшиеся из штольни валились на койки и отдыхали, уставая от пустого отдыха не меньше, чем от труда. Нет более скучного времени в экспедиции, чем начало зимы — рыбалка и охота кончились, подготовка к зимним условиям работы завершена, на дворе тучи и ветер.
Сонечка первая восстала против ослабления духовных интересов. Она ринулась в атаку на скуку. В своей деятельности она применяла, кроме обычных словесных уговоров, еще и такие сильно действующие средства, как холодные взгляды, молчаливое, но достаточно четко выраженное презрение. Геологи скоро поняли, что валяться в ее присутствии на постели в рваных носках, мысленно поплевывая в потолок, не следует — себе дороже обходится…