— Хочу здесь, — всхлипнул Джейми.
Он забрался между родителями. Они его поцеловали, и отец погасил свет.
— Спать, спать, ковбой, — сказал он. — И не беспокойся, теперь ты будешь видеть только хорошие сны.
Селена, чуть светясь в темноте, сидела в углу.
— Мне спеть? — спросила она.
— Да, Селена, — сказал папочка, — спой для нас.
И Селена запела:
Но Джейми не уснул. Не помогли ни пение, ни ровное дыхание родителей, ни исходящее от них мирное тепло.
Он знал, что это был не сон. Его семья в самом деле закоченела.
Что-то или кто-то сделал их каменными. Наверное, эта злая голова и руки без тела. А теперь по какой-то причине его родители ничего не помнят.
Что-то заставило их забыть.
Джейми смотрел в темноту широко раскрытыми глазами. А вдруг это вовсе не его родители? А вдруг его родители так и остались каменными, их где-то спрятали, а он лежит вместе с плохими людьми, похитителями детей, которые только с виду похожи на его настоящих родителей? И они только и ждут, чтобы он заснул, а тогда обернутся зубастыми, клыкастыми чудовищами с глазами, горящими страшным огнем, и разорвут его в клочки прямо здесь, в кровати…
Когти паники располосовали сердце Джейми. Песня Селены звучала в его ушах… Нет, он не заснет! Ни за что не заснет!
И тут он заснул. Только это не был нормальный сон… Словно его заставили заснуть, словно что-то приказало ему: спи! Будто на него накатилась волна, необоримая сила, утопив его чувства, его тело, его сознание…
«Не буду!» — успел он упрямо подумать, и тут его мысли погасли.
Проснулся он в своей собственной кровати; было утро, и за окном парил мистер Ухты.
— Джейми проснулся! — пел он. — Джейми проснулся и готов к новому дню!
В комнату весело вошли его родители, расцеловали его, приласкали и увели вниз завтракать.
Сейчас, в солнечном свете, когда мистер Ухты плясал в воздухе за окном и распевал от счастья, его страхи казались глупыми.
Но иногда по ночам, когда Селена баюкала его песней, сидя возле него, он смотрел в темноту широко раскрытыми глазами, и его холодил страх.
Он так и не забыл. Не до конца.
Несколько дней спустя в мир заехал Дон Кихот, тощий человек, который часто падал со своего костлявого коняги под дребезжание помятых доспехов. Он имел обыкновение грустно сетовать на жизнь — и по-английски, и на своем родном языке, который оказался испанским.