Когда их отец совершил самоубийство, он сделал запись, так же, как записывал все важные события в своей невеселой и беспорядочной жизни.
– Я знаю, что будет, – сказал он. – Знаю, что не смогу остановить это. Не могу ничего изменить. Мне очень жаль.
Когда это случилось, «Беглец» дрейфовал в глубоком космосе между двумя подпространственными прыжками. Паско, их отец, висел в невесомости посередине компьютерного зала. Толстый, неуклюжий, с длинными седыми волосами и бородой, в беспорядке разметавшейся рядом с ним, он напоминал плачущего Деда Мороза. Позади него на многочисленных мониторах медленно вращались мерцающие точки звезд.
– Нам не выжить, – сказал он. – По крайней мере, таким образом.
Он с трудом сглотнул. Его беспомощно свисающие по бокам руки дрожали. Вокруг плавал различный хлам: старые компьютерные панели, неисправные голографические видеокамеры, обрывки оптических волокон, сломанные микроскопы, микрохирургические инструменты, оборудование для генной трансплантации, старая искусственная матка. Все это он собирал годами в надежде, что аппаратура, программное обеспечение, которое он составлял по кусочкам и отлаживал, сперма и яйцеклетки, с которыми он возился, и бесчисленные собственные голограммы каким‑то образом помогут ему составить целостную картину мира и чудесным образом позволят избежать медленной смерти, перед лицом которой оказался он сам, его дети и его корабль.
– Я недостаточно хорошо приспосабливаюсь, – сказал он. – Послушайте, я дал вам ум. Вы быстры. Возможно, вы сможете найти выход. Я буду вам только мешать.
Кассета быстрого обучения, незамеченная, висела в воздухе рядом с его ногой, беспорядочно кувыркаясь в потоке рециркулируемого воздуха.
– Если я останусь, мы проиграем, – он покачал лохматой головой. – Я потерплю поражение, и вы вместе со мной… Я недостаточно силен.
Он подплыл ближе к камере. Дети могли видеть мешки под глазами, красные прожилки на носу и щеках, стекающую по нижней губе слюну. В расширенных зрачках светилось безумие. Пилюли красного цвета сыпались из его кармана, напоминая капельки крови.
– Я собираюсь уйти с вашего пути. Передозировка. Это не больно. Когда я умру, выбросите мое тело через шлюз.
Он заплакал.
– Позаботьтесь о Китти, – всхлипнул он. – Я знаю, что она любит меня.
Дети ждали, когда он еще что‑нибудь скажет, но отец просто продолжал плакать, беспомощно повиснув в воздухе. Его массивные круглые плечи тряслись. Слезинки парили в пространстве, сверкая, как бриллианты. Одна из них попала на объектив камеры и растеклась по линзе, смазав изображение. Отец вздохнул.
– Мне очень жаль, – повторил он свистящим шепотом и протянул руку, чтобы выключить камеру.
Экран погас. Юби протянул к пульту верхнюю левую руку и в замешательстве взглянул на сестру.
– Хочешь посмотреть еще раз?
Она посмотрела на него своими огромными темными глазами, машинально поглаживая Максима – белого кота, лежащего у нее на коленях. Ее голос звучал тише кошачьего мурлыканья.
– Сотри это.
Юби замешкался на мгновение, и его палец завис над клавишей. Он думал, что в записи должно содержаться что‑то, что следует запомнить, какие‑то знания, которые можно будет использовать, крупицы мудрости, которые помогут им понять отца, связать его жизнь и смерть с их жизнями.
Ничего этого не было. Только осколки свихнувшегося разума, загнанного в угол и не находящего выхода. И глупая просьба относительно Китти. Юби понимал это. Но переполнявшие его чувства заставили его колебаться.
В горле у него стоял ком. Он нажал клавишу. Электрические импульсы стерлись из памяти компьютера без всякого сопротивления.