— Отлично! — подытожил я и пнул тарелку с мексиканской едой. — Может, попробуешь в следующий раз вызвать что-нибудь более полезное?
— Прости, — пробормотал Гроувер. — Я когда нервничаю, всегда есть хочу. Так что мы станем делать теперь?
Я устремил взгляд на вершину Таймс-Тауэр.
— Золотая девчонка выиграла первый раунд. Посмотрим, за кем будет второй.
Вам, наверное, интересно, почему я снова не заткнул уши воском. Во-первых, у меня его больше не осталось. Во-вторых, когда воск плавится и вытекает наружу, это больно. Ну и, возможно, какая-то часть меня принялась выступать: «Какого чёрта, я же полубог! На сей раз я буду готов. Неужто мне слабо справиться с какой-то там музыкой?»
Гроувер заверил меня, что раскусил лиру. Никаких больше блинчиков и кирпичей с неба. Моё дело было за малым: разыскать келедону, застать её врасплох и отвлечь… а вот как — этого я пока и не придумал.
Короче, мы доехали на лифте до последнего этажа и нашли лестницу на крышу. Жалко, что я летать не умею — увы, среди моих талантов такой не числится, а мой знакомый пегас Пират в последнее время на зовы о помощи не отвечал. (Весной он делается немного рассеян и всё рыщет по небесам в поисках хорошеньких самочек своего вида.)
Наверху обнаружить келедону особого труда не составило. Уже в человеческом обличье она стояла на краю крыши, раскинув руки, и оглашала Таймс-сквер собственной версией знаменитой «Нью-Йорк, Нью-Йорк».
Терпеть эту песенку не могу. И не знаю ни одного настоящего ньюйоркца, которого бы от неё не тошнило. Но могу вам сказать, что в исполнении нашей героини я возненавидел злосчастный хит ещё в сто раз сильнее.
Как бы там ни было, а беглянка стояла к нам спиной. Это давало какое-никакое преимущество. Меня так и подмывало подкрасться сзади и столкнуть её с парапета, но пользы в этом не было бы никакой: чертовка сильна, в прошлый раз мне её и с места сдвинуть не удалось. Кроме того, что мешает ей тут же превратиться в птицу и… Так, минуточку. В птицу, говорите?
В голове зашевелилась идея. Да, представьте, и у меня бывают моменты просветления.
— Гроувер, — прошептал я, не оборачиваясь. — Ты можешь этой лирой вызвать птичью клетку? Только действительно крепкую, из небесной бронзы?
Сатир поджал губы.
— Думаю, да, но птиц негоже сажать в клетки, Перси. Птицы должны быть свободны! Им надо летать на воле и… Так-так…
Тут он, наконец, посмотрел на келедону.
— Ну да, — подтвердил я.
— Попробую.
— Круто. Ты только моего сигнала подожди. У тебя осталась та повязка от игры в Приколи хвост?
Он выдал мне тряпочку. Я ужал меч до шариковой ручки, сунул её в карман джинсов — для того, что я задумал, мне понадобятся обе руки — и стал подкрадываться к келедоне, которая как раз заканчивала последний припев.
Хоть она и стояла затылком, от музыки мне нестерпимо захотелось пуститься в пляс. Но, поверьте, вы бы не хотели такое увидеть. Так что я заставил себя идти вперёд, но бороться с её магией было всё равно что продираться через развешанные рядами на верёвках мокрые простыни.
План мой был прост: зажать келедоне пасть; она превратится в птицу и попробует смыться; я схвачу её и засуну в клетку. Что может пойти не так?
На последней строчке «Нью-Йорк, Нью-Йорка» я запрыгнул твари на спину, ногами взял талию в замок и накинул тряпку на рот, как уздечку — на морду строптивой лошади.