- Никогда.
- Но почему?
Что я мог сказать ему? Как объяснить? Мой взгляд упал на магнитофон.
- Вот, - я указал на магнитофон. - Видите? Ничего не было. Я обманул вас. Это всего лишь магнитная запись.
Он не поверил. Покачал головой, потом заявил:
- Ладно, я подожду. Я понимаю - реакция. Это не легко, после такого напряжения. Вот телефон. Позвоните потом. А насчет магнитофона - зря… Он ведь был выключен, когда мы вошли в комнату. Я посмотрел. И главное, этот запах. Я-то знаю: таких духов в действительности не бывает…
Он положил листок бумаги на стол и тихонько вышел, притворив за собой дверь.
Да, он был настоящий артист, этот толстяк директор. И он умел ценить прекрасное. Жаль, что обману его надежды. Он не ошибся… Это были удивительные духи. Их запах - единственное, что осталось мне на память о моих гостях. Наверно, мама очень красива. Такими чудесными духами может пользоваться только очень красивая женщина. И безусловно, она очень смелая. Наверно, они все смелые. Даже Сократ… Как жаль, что вчера я не догадался сфотографировать его…
Впрочем, у меня осталась еще магнитная лента. Запись ночного интервью. А осталась ли?.. Мама выключила магнитофон при своем появлении. Но эта штука, на которой они прилетели, могла испортить запись… Я торопливо перемотал ленту и включил магнитофон. Ну ясно: ничего - ни слова… Запись полностью исчезла… Ваша предосторожность оказалась излишней, мама: вы могли бы и не выключать магнитофона. Все равно мы не узнали бы ничего…
Как может не повезти человеку!.. А собственно, почему - «не повезти»?.. Ведь я видел Сократа, даже разговаривал с ним. Слышал голоса мамы и Ксана. Узнал, какие они будут. Ужасно мало, конечно, узнал… Но другие и этого не знают. Наша паспортистка, например. А надо, чтобы все узнали. Непременно надо! Плохо, конечно, что у меня не осталось доказательств. Но можно обойтись и без них…
Я подошел к письменному столу и увидел свою неоконченную рукопись. Ага: «необратимость времени подтверждается уже тем, что…» Теперь это в корзину.
Я позвонил редактору и сказал, что очерка о пространстве и времени не будет. Вместо него будет фантастический рассказ. А потом я сел за стол и написал вот этот рассказ.
Может быть, его и не напечатают. Редактор сочтет мой рассказ слишком фантастическим. Тогда я сам буду перечитывать его иногда в темные мартовские вечера. Перечитывать и прислушиваться: не царапается ли за стеклом Сократ…
Это началось всего за несколько дней до его смерти… А впрочем, можно ли утверждать, что он умер, если я… Он, я… Всегда начинаю путаться, когда думаю об этом. Профессор Жироду без колебаний согласился на этот эксперимент… ^ Так, по крайней мере, теперь утвержают. Вероятно, он почувствовал, что скоро конец…
Профессор Ноэль Жироду - это я… То есть он был мной до того, как умер. Или, точнее, я стал им после его смерти. Черт, это трудно объяснить! Во всяком случае, мы с ним - не совсем тождество. Хотя бы потому, что он… Он был, как все они - за стенами лаборатории… А впрочем, не совсем, как они. Он был умнее их. Ну, а я, сами понимаете… Мой мир ограничен четырьмя стенами, аппаратурой, приборами. Можно даже сказать, что я - часть всего этого… Главная, конечно. Самая главная. И еще одно: когда я начал осознавать себя, он еще жил, чувствовал, думал. Я становился им, и в то же время что-то нас разделяло. Его мысли мешали мне, иногда даже раздражали, не давали сосредоточиться…
Последние часы он думал только о смерти. Он все больше боялся… Смешно! Великий Жироду! Он так и не смог - или не захотел - понять, что в моем лице приобретает истинное бессмертие. Из этого я заключаю, что и он не ставил между нами знака равенства.
Помню, как лаборант Джуд Асперс, дежуривший при нас в последнюю ночь, пытался успокоить его.
- В сущности, вам нечего волноваться, дорогой профессор, - сказал Джуд, - когда это случится, вы все равно останетесь с нами. Вот, - он указал на меня, - у вас теперь, хи-хи, вечная оболочка, и, следовательно…
Ноэль не дал ему кончить.
- Боже мой, какой вы кретин, Джуд, - прохрипел он, задыхаясь, - как я терпел вас столько лет…
И он вдруг вспомнил про единицу, которую следовало влепить Джуду еще во втором семестре. Тогда в науку пришло бы одним остолопом меньше. Он стал думать о единицах, которые не поставил. Бедный Ноэль! Они теснили его, эти единицы. Не давали дышать.
Он приподнялся, прошептал: