Хотя он был вынужден признать, что у реципиента были причины для такого поведения.
Его звали Ма-Алефа-Ак. Впрочем, немногочисленные друзья (или скорее, те, кто считали себя таковыми) отбрасывали официальный префикс и окончание, называя его просто Алеф. Ричард решил мысленно называть своё тело так же, так как каждый раз выговаривать все эти непроизносимые человеческим языком звуки — можно быстро с ума сойти.
Он родился на планете, которую её жители называли Ма-Алека-Андра. Окончание «Андра» означало «Дом», «ка» — суффикс принадлежности. То есть «дом народа Ма-Алек». Ричард опять же про себя сократил название народа до «малки», а планету перевёл как Родина (The Homeland).
Поверхность планеты была мертва и пустынна. Воздуха на ней не хватало для нормального дыхания. Все известные разумные существа обитали в огромных подземных убежищах (Ричард ощутил острый приступ ностальгии). Хотя удивительные природные способности малков позволяли им находиться на поверхности сколько угодно даже без скафандра, не рискуя ни здоровьем, ни жизнью — большинство находило это некомфортным. На поверхности обитали лишь изгои и преступники. Ну и соответственно, Преследователи — местная разновидность стражей порядка, нечто вроде шерифов-одиночек с очень широкими полномочиями.
О преступниках и изгоях, впрочем, отдельный разговор. Оба понятия на Родине сильно отличались от земных. Причиной была специфика местного общества, в свою очередь глубоко завязанная на физиологию и способности.
Все малки были мощными телепатами. Причём не просто умели читать или проецировать мысли — это здесь было уровнем школьника. Когда малк достигал зрелости, он подключался к могучему коллективному разуму всего своего вида. При этом не растворялся в общем поле сознания, а напротив — обогащал его и обогащался сам, лишь развивая и усиливая свою индивидуальность.
С этого момента судьба физического тела интересовала его очень мало. Машины обеспечивали ему необходимый минимум комфорта — вкусную еду, мягкую постель, удобную температуру и воздух для дыхания. Вернее, восстановительную смесь. Малки потребляли водород, ацетилен и этан, и выдыхали метан вместо углекислого газа. А разум их в это время плавал в эмпиреях — в сложнейшей сети видений, созданных коллективным разумом. Эти видения заменяли малкам практически всю культуру — книги, кинотеатры, компьютерные сети, памятники и ландшафтный дизайн. Все подземные аркологии выглядели одинаковыми, удивительно стерильными и скучными. Человек бы сбежал отсюда на третий день, захлебнувшись в этом чудовищном однообразии. Или попытался хоть как-то украсить, придать хоть своему жилью индивидуальность, сделать его более цветным…
Малков такие мелочи не беспокоили. Сочетание телепатической «виртуальной реальности» и «расширенной реальности» удовлетворяло все их потребности. Они могли видеть все вещи такими, какими хотели их видеть. Какой облик имеет эта штука НА САМОМ ДЕЛЕ — их меньше всего беспокоило. Их телам приходилось тратить минимум энергии на адаптацию ко внешним условиям — и это всё, чего они хотели от скучного и неподатливого физического мира.
Исключением из унылого ландшафта были только Питомники — местная замена школ и детских садов. Здесь всё было достаточно ярко и пёстро, любое земное учебное учреждение, даже довоенное, показалось бы убогим в сравнению с этим парком обучающих аттракционов. Поскольку дети к коллективному разуму подключены не были, им требовались реальные впечатления. Но даже им были доступны индивидуальные видения, которые проецировали учителя и ровесники. Последних, кстати, было меньше. Если земной класс выглядел как «один учитель и три десятка учеников», то на Родине всё было наоборот — один ученик и три десятка учителей. Дети здесь рождались редко, и каждому уделялось очень большое внимание.
По той же причине — поголовные телепатические способности — на Родине было совершенно неизвестно любимое занятие землян — убийство. Не по моральным соображениям, а потому, что даже ранить сородича было как выстрелить себе в ногу, а убить — означало пережить вместе с ним кошмарный процесс распада сознания. Самыми серьёзными преступлениями считались уклонение от труда на благо общества и ментальное изнасилование — глубокое слияние разумов без согласия партнёра. Самым серьёзным наказанием за них — отключение от коллективного психополя.
Но Ма-Алефа-Ак подвергался этому чудовищному наказанию с рождения без всякой вины перед личностью или обществом. Он родился с редчайшей генетической аномалией — так называемым «сейфом». Полностью неспособным к телепатии. Он не мог уловить мысли, исходящие от кого-либо, и никто не мог уловить мысли, исходящие от него.
Для малка это то же самое, что для человека вырасти слепоглухонемым. Это не просто трудности в общении — это полная изоляция от всей культурной жизни общества. Там, где другие погружались в цветущие сады видений, он стучался лбом о гладкие белые стены. Там, где другие купались в море любви и заботы, он вынужден был довольствоваться неуклюжими словами и робкими поглаживаниями.
Уже в двадцать местных лет (примерный аналог земных десяти по биологическому возрасту малка, тридцать восемь земных по хронологическому), он регулярно таскался на поверхность, чтобы хоть как-то разнообразить своё тусклое существование. Туда, куда нормальных сородичей, что называется, калачом не заманишь. Но поверхность оказалась почти столь же тоскливой, как и убежища — скалы и пески, пески и скалы. Родина оказалась очень холодной и жестокой матерью для тех, кто не умел правильно припадать к её груди.
Неудивительно, что характер у него сформировался — врагу не пожелаешь. Вздорный, капризный, драчливый, в высшей степени мизантропический. Алеф терпеть не мог своих сородичей, и в то же время был глубоко убеждён, что они все ему по гроб жизни должны. То, что сородичи жалели инвалида и старались по мере сил скрасить его тоскливое существование, лишь подливало масла в огонь. Его одинаково бесили те, кто его любил, и те, кто его ненавидел. Но больше всего — те, кто были к нему равнодушны.
Больше всего он третировал родителей и своего старшего брата, который, как назло, родился вполне здоровым и со всеми положенными нормальному малку чувствами. При том, что старше был всего на пятнадцать минут — близнецы, как-никак. Мысли о том, насколько близко от него прошло возможное счастье, просто сводила с ума.
И если родители порой серьёзно страдали от выплесков его агрессии, то достать брата не удавалось ну никак. Особенно после того, как последний прошёл полный курс подготовки Преследователя, и научился ограждать себя и других от любых посягательств на свою персону. Нет, в принципе если бы Алеф всерьёз поставил себе цель ликвидировать брата — были способы… но убийство малкам, как уже выше говорилось, неизвестно, а все более мелкие проявления агрессии на гнусного старшего не действовали. Более того, он как назло стремительно поднимался по карьерной лестнице, поймал пару известных преступников, удачно женился… в общем делал всё, что для Алефа оставалось совершенно невозможным.
Под конец его бы устроило, если бы он хотя бы смог спровоцировать ненависть со стороны близнеца. Просто раздразнить, заставить выглянуть из-под этой маски идеального хорошего мальчика… Но даже это не удавалось. Семья продолжала любить непутёвого родственничка. Любить и жалеть.
К своему столетнему юбилею Ма-Алефа-Ак окончательно впал в депрессию и ничтожество. Землянин на его месте вероятно спился бы или покончил с собой. Но наркотические вещества на Родине неизвестны — за ненадобностью. Их с избытком заменяли те же телепатические грёзы. А самоубийство в менталитете их вида отсутствовало как разновидность убийства.
Он не мог даже опуститься, перестав следить за собой. Его идеальное тело само поддерживало себя в форме.
Чтобы хоть как-то заполнить пустоту в своём сердце, Алеф перебрался на самую удалённую энергостанцию, где стал отшельником. Он ударился в науку и религию. Присмотр за машинами, построенными задолго до его рождения, и рассчитанными на сотни тысяч лет бесперебойной работы, не отнимал много времени, и «сейф» проводил его, читая древние записи, отчёты археологических экспедиций и наблюдая в телескоп за соседними планетами.
И тут добравшийся до этого слоя воспоминаний Ричард Моро медленно стёк по стенке.
Всё, что он до сих пор встречал, было абсолютно чуждым. Инопланетным в высшем смысле этого слова. Он был уверен, что находится невероятно далеко от своего прежнего дома, от Пустошей, Собора, Марипозы и всего, что знал в прошлой жизни. В другой звёздной системе, возможно вообще в другой вселенной. Он был уверен, что никогда больше не увидит ни одного человека (в земном смысле этого слова).