А никак. Сейчас всё объяснится, когда я увижу сержанта…
Я попал. да, кажется, именно так это называется. Это не Подмосковье — это реально запад Белоруссии или Украины. И это и правда война — правда, неясно, какой год, где-то с сорок первого по сорок третий… Что там у бойца на гимнухе? Петлицы или погоны? Не видно…
Стоп. Западные области и свежеокровавленный броневик… Это сорок первый. Это же, мать вашу, самое начало войны!!!
Пашка почувствовал, что его начинает колотить. Только этого не хватало…
Зачем? Зачем я выглянул из траншеи? Зачем я поехал на фестиваль? Зачем я вообще ввязался в эту реконструкцию? Сидел бы сейчас дома, пил пиво с друзьями…
«История — штука тонкая», — мелькнуло в голове.
— Какое сегодня число? — не выдержал Пашка. — Контузило, плохо соображаю…
— Двадцать пятое, — буркнул долговязый. — Давай налево, в дом…
Двадцать пятое. Июнь или июль? Скорее, июнь — самое начало, ещё не началась истерика, народ не потянулся на восток. Или уже потянулся? Этим и объясняется ночная тишина — фашисты после первого внезапного удара воюют по графику, дают своим солдатам отдохнуть. Но продвигаются они быстро, за счет техники. Значит — либо мы уже в «котле»… либо вот-вот в него попадём. Скорее всего, ещё не попали — иначе фрицы уже хозяйничали бы в деревне. Блин, что же делать?
Изба непривычной формы. Сени… Так, смотрим по обстоятельствам. Главное — себя не выдать.
— Тащ сержант, вот, вышел к посту из леса. Назвался Павлом Соколовым, из какого-то ленинградского краснознаменного…
В комнате тускло горела свеча. За столом сидели двое бойцов, ещё двое спали на лавках, на печи видны чьи-то плечи… А прохладно, печь не протоплена. Дом, наверное, пустовал.
— Павлом Соколовым, да… — один из сидевших за столом поднял голову, взглянул на долговязого, невесело усмехнулся. — Возвращайся на пост, мы сами потолкуем…
Боец, поставив к стене Пашкину винтовку, ушёл. Двое без особого интереса смотрели на Пашку. Тот, что говорил, с тремя треугольниками на петлицах — значит, он сержант и есть — наконец поинтересовался:
— Ну, и кто ты такой и откуда, Павел Соколов?
Молодой парень, лет двадцать пять, вряд ли намного старше самого Пашки. Но какой-то… резко постаревший, что ли? Осунувшийся, глаза красные от недосыпа — это даже при таком освещении видно. На столе лежит карта — судя по формату, крупномасштабная, верстовка или даже крупнее. Второй боец — чуть моложе, с «лысыми» петлицами, голова перебинтована.
Так. Надо соврать что-то… убедительное. Блин, я даже не знаю, где какие части дислоцировались. Даже не знаю, где я вообще!
— Красноармеец Павел Соколов, — Пашка попытался вытянуться по стойке «смирно», в последний момент вспомнив, что ни в коем случае нельзя говорить «рядовой». — Я… не помню ничего, товарищ сержант. Под бомбёжку попали…
— А что за краснознамённый? — вяло поинтересовался второй.
— Я говорил, что я с ленинградского «Красного Знамени», — извернулся Пашка, прекрасно понимая, что зря ляпнул название клуба. — Это завод, где я до войны практику проходил… Это помню. А последнюю пару недель — как стёрло, — виновато пожал он плечами. — Помню, как из Ленинграда ехали…
Глупая ложь. Любой, кто ориентирован на поиски диверсантов, тут к стенке и поставит. Ё-моё, у меня ж сапоги не те, похолодел Пашка. Трусы, носки… Даже нательная рубаха отличается, раньше они вроде с завязками были. Смартфон в кармане, российские деньги… Если обыщут???
— Подойди ближе, — сделал знак сержант. Привстал, ковырнул пальцем стрелковую эмблему на Пашкиных петлицах — парень аж сжался: — Точно, из Ленинграда… Только слышал о новых эмблемах, даже не видел ни разу…