— Настя, вы меня извините, что я не попрощался, — начинает он, едва услышав моё "алло". — Я сегодня вечером вылетаю в Париж, по одному срочному делу. Как ваша нога?
— Спасибо, лучше, — отвечаю я. — И вообще очень хорошо, что вы меня сюда притащили, здесь очень интересно.
— Когда соберётесь уезжать, спросите на ресепшене номер моего водителя. Я позвонил ему утром и прислал сюда. Он отвезёт вас, куда пожелаете — в центр или сразу на вокзал. Ваш счёт за номер и все услуги я оплатил. Надеюсь, вы не против?
— Я вам верну, — говорю я на полтона тише. — Мне немного неловко.
— Привыкайте, — весело отвечает он, — и обязательно пишите мне. Когда я вернусь из Парижа, мы обязательно встретимся и поговорим, хорошо?
— Да. Через неделю я пришлю вам план работы.
— Жду с нетерпением, — его голос какой-то очень мягкий и обволакивающий. Я не понимаю — он будет ждать от меня делового... или личного письма? Ох, как же трудно мешать работу и... флирт?
Я в смятении кладу трубку и иду в сторону ресепшена. Самое ценное тут я уже прослушала, пора ехать домой. Надеюсь, воздух родного города развеет этот пьянящий дурман фантастических выходных. Я чувствую себя Элли, попавшей в страну Волшебника Изумрудного города. Вихрь закружил меня и перенёс в сказку, которая может стать реальностью... Или не может?
Я тянул уже вторую чашку кофе, потому что мне совершенно не хотелось идти на работу. Думаю, объяснять причин не надо — и так всё ясно. После инцидента на вернисаже у Хосе мне не больно-то хотелось общаться с Полей из-за подставы. Чего она меня вообще туда потащила? Да и Гавану было жалко. Не то чтобы я одобрял его поступок, но всё же меня возмутило, что девчонки над ним насмехались так зло. Да и с утра в Контакте уже пара сокурсников сделали попытку отметить на злополучной фотографии меня с пьяным Пашкой. Шурик Пяткин наверняка был должен сейчас упиваться славой скандального фотографа.
Моя ответственность не позволила забить на работу, как сделал бы тот же Гавана. Нехотя поставив недопитую чашку на прикроватную тумбочку, я сунул в карман ключи, телефон и пошёл в "Домострой" пешком.
Всю дорогу я размышлял о том, что долго на прежнем месте не проработаю. Мысль о том, как Поля с Димкой будут постоянно хихикать и подкалывать меня, сильно портила настроение. Работу нужно было сменить, да вот только на что? Хорошо бы сначала хоть газету с вакансиями купить или в Инете порыться, место подыскать... "Тебя приглашали на работу в "50 оттенков", — услужливо стал нашёптывать мне внутренний демон, но я припомнил ему совет пойти на курсы Пеликанова, и он заткнулся.
Но чем ближе я подходил к опостылевшему "Домострою", тем больше в моей душе росла уверенность — час "Х" настал, пора сделать что-то решительное, что-то, что в корне изменит мою жизнь...
К счастью, с утра в магазине обнаружилось на удивление мало покупателей. Сонный Димка кемарил за кассой, Поли вообще на месте не было, и слава богу — мне было противно от мысли, что придётся с ней общаться..
Порывшись под прилавком, я достал ручку с листом бумаге и начал писать. Не успел я начать, из-за кассы выбрался сонный Димка и с любопытством уставился в листок.
— О! Заява! Сходил с Полькой на свиданку, а теперь решил себе премию у её папаши выклянчить? — загыгыкал он, как обычно, пытаясь пошутить. Вышло это у него, как всегда, неудачно.
— Нет. Увольняюсь я, — сказал я строго, подписываясь под заявлением и проставляя дату.
— Да ты чё, Эд! Серьёзно? — удивился Димка. — Да ладно тебе, не горячись, подумай! Как мы тут вообще без тебя будем?
— Найдёте кого-нибудь другого — желающих, что ли, мало? — невежливо огрызнулся я.
Димка не ответил, завис, как компьютер, судорожно сопоставляя в голове куски полученной информации:
— А! Понял! — наконец "прогрузился" он и с пониманием прошептал. — Чё, Полька тебя отбрила? Не угодил ей? Ну, ты понимаешь, о чём я?
— Придурок, — отмахнулся я рассерженно. У Димки одно на уме, а теперь он наверняка растрезвонит по всей округе о нашем с Полей несостоявшемся якобы романе.
В обед пришел директор — Владислав Иванович Клейко, Полин отец. Обливаясь потом от жары и деловито покрякивая, он помусолил в толстых пальцах моё заявление, взглянул на меня вопросительно поверх очков и незамедлительно подписал его: