Алеша застонал.
— Чего орешь? — громовым голосом закричал фельдшер. — Покажи-ка язык.
— Батюшка, у него нога болит, вот глянь сюда, — испугалась бабушка.
— Знаю, без тебя знаю, что нога. Но все равно, главное- язык, — Белькейкин сердито покосился на ногу, — так, так. Неизвестный абсцесс, гм… отнять вот здесь, — чиркнув пальцем ниже колена, неожиданно для себя и для присутствующих заключил он.
— Да что ты, батюшка, такое говоришь, как же ребенок без ноги-то?! Господи! — взмолилась бабушка.
— А вот так и будет, — угрожающе прикрикнул Белькейкин, — иначе совсем плохо, крышка, понимаешь?
К Алеше вплотную пододвинулась мать, ее испуг прошел, глаза загорелись решимостью:
— Не дам!
— Это как же «не дам»?.. А если медицина считает…
— А так и не дам. Мой он! — резко ответила Марья.
— Ишь ты, темнота беспросветная! Да как ты смеешь мне перечить?! — закричал Белькейкин так громко, что жилы, словно веревки, проступили на его длинной и тонкой шее. — Сейчас напишу сопроводительную, и повезешь немедленно мальчишку в больницу; ногу нужно резать. Понимаешь? Резать!..
При слове «резать» мать вся затряслась и полными страха и ненависти глазами впилась в широкий лоб фельдшера. Несколько минут назад она еще смотрела на этого человека, как на спасителя, а сейчас готова была вцепиться ему в горло.
— Не дам, сказала — не дам! И все… А до вашей бумажки мне дела нет! Хоть сто пишите, а к ребенку никого не подпущу, — и она с решительным видом встала между Алешей и фельдшером.
Такого отпора Анкудин Анкудинович, очевидно, не ожидал. Это привело его в замешательство. Он растерянно посмотрел сначала на пол, потом на потолок и строго произнес:
— Эх, слепота! Невежество! Мужичье неотесанное. Что с вами и говорить? — И, не попрощавшись, решительно направился к двери. Но теперь ни матери, ни бабушке, и даже Алеше он не казался таким страшным, как несколько минут назад.
— Слава те, господи, ушел антихрист-то! Царица небесная, матерь божья, заступись за младенца! — горячо молилась бабушка, стоя перед иконами на коленях.
Марья глубоко вздохнула, как будто она сбросила с плеч тяжелую ношу. Сама удивлялась своей смелости. Такое с ней случилось первый раз в жизни. Пойти наперекор такому человеку, которого побаивалась вся волость, мог не каждый, а она пошла, не испугалась. Довольная своим поступком, Марья подошла к постели и, поправляя подушку, сказала:
— Спи, Алеша. Больше я его на пять сажен к тебе не подпущу. Ишь, идол, что надумал. Пусть лучше кривой нос себе отрежет.
Но Алеше было так худо, что, казалось, он и не слышал материнских слов.
Прошло еще несколько дней, и на верхней части ступни появилось большое белое пятно.
Осмотрев нарыв, бабушка облегченно вздохнула. Она напарила льняного семени и привязала его к больной ноге.
После многих бессонных ночей Алеша впервые спал спокойно, а когда проснулся, долго не мог понять, что же случилось? Боли в ноге почти не было, по всему телу разливалась приятная теплынь. Наполненная лучами утреннего солнца, изба казалась совсем не такой мрачной, какой была обычно. Теперь все выглядело светлым и радостным. У печи хлопотала бабушка, она пекла хлеб и заваривала любимое Алешино блюдо — сладкое сусло.