Через минуту стальной язычок по-птичьи мелко затрепетал, ударяясь в медное нёбо. Звонок был исправен.
— Как же это князь тебя ночью не позвал? — спросил Иван Дмитриевич, едва камердинер вернулся.
Тот сразу смекнул, в чем его могут обвинить, завыл дурным голосом:
— Не звонили они мне! Ей-богу, не звонили! Верите ли?
— Нет. Не верю, — сказал Иван Дмитриевич, хотя наверное знал, что камердинер говорит правду. Мыльницу взял, бестия, а князя не трогал. И звонка не слыхал, не мог слышать, потому что и не было его, звонка-то… Все это Иван Дмитриевич отлично понимал, однако еще раз повторил: — Не верю.
Пускай, сукин сын, помучается, ему невредно.
Итак, бедного князя нарочно перевернули ногами к изголовью, чтобы он не мог дотянуться до сонетки и позвать на помощь.
Картина постепенно прояснялась.
Убийцы вошли в дом между восемью и десятью часами вечера, когда фон Аренсберг отдыхал и наружная дверь была открыта. Сперва притаились в вестибюле — за вешалкой, может быть, а после того, как князь уехал, перебрались в гостиную. Сидели с ногами на подоконнике, за шторой. Попивали водочку. Дождались, убили, взяли со столика ключ и ушли.
Какими сведениями руководствовался Певцов, чтобы из числа обучавшихся в Петербурге югославянских студентов отобрать троих, которые затем доставлены были в Миллионную, какие изучал секретные досье и картотеки, об этом Иван Дмитриевич так никогда и не узнал: жандармские тайны не имеют срока давности.
В гостиной Певцов предъявил студентов камердинеру, и тот сразу указал на худого, горбоносого, с печальным и рассеянным взглядом:
— Он приходил третьего дня.
Остальным разрешили уйти, а горбоносого задержали; это оказался студент-медик Иван Боев, родом из Болгарии.
— Мне все известно, — объявил Певцов таким тоном, что и ребенок, бы понял: ничегошеньки-то. ему не известно. — Князь ждал вас сегодня к половине девятого…
— К девяти, — простодушно поправил Боев.
— Почему не пришли?
— Проспал.
Иван Дмитриевич аж крякнул при таком ответе.
— Ну, брат, — не удержался он, — потому вы до сих пор под турком и сидите.
— Этими бы руками я султана задушил! — Боев растопырил свои тонкие, длинные, как у пианиста, пальцы и медленно, посапывая от напряжения, свел их в кулаки.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Певцов. — Покажите! — Он внимательно осмотрел руки болгарина, выискивая след укуса. — Да, есть силенка. — И повел его к стоявшей у подъезда карете.
Больше не было сказано ни слова.