Вот так оно и наступает. Ужасное и неотвратимое. Похмелье.
А ведь начиналось все как у людей. Потом как у людей кончилось, и доктор стал изыскивать скрытые резервы. Уж это-то он умеет. Хорошо ему: всегда при спирте. Но он же ни в чем меры не знает — обязательно надо чего-нибудь намешать, смухлевать, нахимичить. Ладно бы, для других — так он ведь, дурак, и сам пьет эту бодягу. Так и вчера после виски. Что было потом — не могу вспомнить. И хорошо, что не могу.
Я с трудом разлепил веки. Казалось, что в глаза кто-то плеснул сапожного клею. Язык присох к небу. Мозги булыжником болтались в голове, стукались о череп и вызывали невыносимую боль.
Я лежал в кабинете Клистира на импровизированной койке из листов пенопласта. Очевидно, упаковка какого-нибудь прибора. Где Клистир? Я осмотрелся. Доктор сидел у стены, прислонившись к шкафу. При виде его лица меня сразу стошнило. Я даже не успел добежать до раковины и наблевал себе в рукав. Мне полегчало, но я знал, что это ненадолго. Я бросился к шкафчику с лекарствами, ссыпал в стакан все порошки со знакомыми названиями, залил водой из-под крана, размешал ручкой зубной щетки доктора и залпом выпил. Хорошо от этого мне не стало, но, по сравнению с тем, что было до этого, я почувствовал себя значительно лучше. Почти человеком. В порыве человеколюбия я приготовил ту же смесь для Клистира. Впрочем, человеколюбие тут не при чем. Так ему, паразиту, и надо, пусть бы мучался. Просто мне хотелось с кем-нибудь поговорить.
Клистир как раз начал приходить в себя.
— А, это ты, Профессор, — дружелюбно прохрипел он, глядя на меня мутными рыбьими глазами.
— Нет, твоя нечистая совесть, — сострил я.
— А-а! А я думал, что Профессор… Очень похож… — буркнул доктор, снова закрывая глаза.
Не, ну вы слышали — он думал! Спиноза, блин! Я решительно оттянул ему челюсть и влил в рот смесь из стакана. Клистир пытался сопротивляться, давился, плевался, громко булькал, но большую часть мне удалось в него заправить.
Клистир открыл глаза. Взгляд его был уже почти совсем осмысленный.
— Ты… — попытался сказать он.
— Сам такой, — ответил я.
— А-а, — протянул он, обводя взглядом свой кабинет. — Слышь, Профессор, чего мы пили-то?
От этого вопроса страшно захотелось дать ему в морду или сказать что-то невероятно язвительное. Но чувство юмора меня подвело. В поисках ответа я, также как и доктор, медленно посмотрел вокруг. Я почувствовал, что наши взгляды пересеклись и остановились на витринке, где Клистир хранил свою коллекцию заспиртованных разнопланетных гадов. Витрина была открыта. Мы в ужасе посмотрели друг на друга.
— Ну ты чего, Проф, — с тревогой прошептал доктор, — совсем свихнулся, что ли?
— Ну а я чего..?
Клистир с трудом приподнялся, цепляясь рукой за шкаф, и, шатаясь, подошел к витрине. Я побрел за ним. Доктор молча взял с полки раскупоренную банку, понюхал, морщась с отвращением, и сказал:
— Не, ну не могли же мы…
— Не могли, — неуверенно сказал я, рассматривая содержимое банки.
Доктор рыгнул и, подняв банку на уровень глаз, поболтал ей.
— Огурец, — сказал я.
— Не огурец, а «Бармазианский могильный червь дерьмоплюй», — прочел доктор на этикетке.