Весна, податливая как студентка МФТИ, принесла свои заботы, среди которых первое место занимало полное отсутствие витаминов в молодых, растущих организмах моих однополчан. Старослужащие по-своему боролись с проблемой и то и дело посылали нас за дополнительным провиантом в город. Однажды пришла очередь, идти Бомбе. Он взял деньги и ушел. Вернулся вечером с ведром сушеных грибов.
— Я, — говорит, — сэкономил — у бабки в переходе купил.
— А что это за сорт? — поинтересовался у него хлеборез, — странные грибки. Тощие, какие то!
— Не, не! — успокоил его солдат, — бабка гарантию давала. Это — молодые подберезовики. У нее студенты из Питера комнату снимали, так вот они за комнату ими и расплатились. Сами эти подберезовики каждый день ели.
— Ну, ели, так ели! — кивнул Фарух и понес грибы варить.
Вечером вся часть употребила грибки с гречневой кашкой. Грибки по вкусу всем понравились. Их даже майор Бурак похвалил. Но спустя час после ужина начались события, не укладывающиеся ни в какие рамки.
Первым это ощутил тот же майор Бурак. Он пошел в оружейную комнату проверять, как патруль смазывает автоматы и наткнулся там на пожилую негритянку.
— Чего это ты, товарищ негритянка, сюда забралась? — крикнул он и схватился за пистолет.
Негритянка повела себя более чем странно — она проревела, какой то воинственный африканский клич, забралась под лавку и пыталась проникнуть в вентиляционную систему, чего естественно майор, из соображений секретности, допустить не мог.
На стрельбу прибежал капитан Мерзоев и обнаружил майора Бурака застрявшим в воздуховоде, без всякой надежды на освобождение. Только благодаря усилиям солдат из хозяйственного взвода удалось извлечь командира из ржавой трубы.
Майор при этом скандировал клич футбольных болельщиков:
— Оле! Оле! Хрен тебе, Егорыч, а не закон о кооперации!
На другом конце воинского подразделения происходили события не менее поразительные — старший сержант Лавров пол ночи на плацу грузил совковой лопатой живых лягушек в штабной УАЗик. А остальную часть ночи он помогал своему куму ефрейтору Галагуре запускать воздушного змея сделанного из портянки того же ефрейтора. Только в четыре утра они устали метаться по части и вернулись в казарму. Выглядели при этом «дембеля» отдохнувшими и загорелыми, будто на юг съездили.
В штабе тоже было не все обычно — едва генерал майор употребил принесенную ему из столовой тарелку с грибами, он тут же принялся сочинять письмо ультиматум Джорджу Бушу.
Написал он буквально следующее:
Джордж дружище! Я тебя не понимаю! Чего за хрень там с Фолклендскими островами происходит? Где — спрашивается — конструктивная оценка ситуации? Если все это завтра к полудню не прекратиться я буду вынужден нанести ядерный удар по Бруклинскому мосту.
За этим Талалаев скрепил письмо штабной печатью и отправил Пысу с ним на почту.
— И дождись ответа! — приказал.
Пыса, по старой привычке, письмо перед почтой вскрыл и показал каптеру Либерману.
— Мы теряем старика! Надо бороться! — пространно заявил тот и написал за Буша следующий ответ:
Дорогой Степашка! Прости, не углядел! Увольняю шифровальщика и отвожу войска в сторону. Кстати, а почему у тебя еще Либерман служит? Приказ ведь на увольнение уже подписан! Немедленно реши этот вопрос, или я пошлю «Тамагавки» на Минск.
Каптер положил ответную весточку в конверт, вместе с фантиком от жевачки и приказал Пысе нести это в штаб.