— Руки, что ли, забыл дома, растяпа?!
— Ничего не случилось, Алексей Дмитриевич, зачем же кричать?
Пожилой рабочий выпрямился и стоял теперь перед Алексеем, переминаясь с ноги на ногу.
— Прибор двести тысяч стоит. Кто за него платить будет, ты, что ли?!
Посыпалась грубая брань. Лена была неподалеку. Первый раз ей стало по-настоящему страшно. Как он говорит с людьми?! Как живет вот такой?! Казалось, что желтый, едкий, не видимый глазу песок душит и ее, щиплет глаза, забирается в горло…
Алексей прошел мимо. Он не смотрел на нее. Два дня он ее не замечает и молчит. Все пропало! Ничего она не сумела изменить в нем, ничего не добилась, кроме оскорбительного молчания!
Лена медленно побрела прочь.
Исчез из виду лагерь. Вокруг сомкнулось кольцо рыжих однообразных барханов. Раскаленный воздух плясал над желтым и едким, как горчица, песком.
Никогда раньше она не знала всей глубины своего чувства: радость, жестокая обида — все в нем.
Воздух, наполненный песком, больно хлестнул по лицу. Она вздрогнула и вдруг опустилась на землю.
Песок беспощаден ко всему живому. Кажется, она собиралась уехать, как только узнает все. Так просто! Уложить чемодан. Машина, та, что ходит за водой, довезет ее до поселка. И не будет этого одиночества, оскорблений, даже самого Алексея тоже не будет.
Она вспомнила, как в его рассказе сомкнулся песок над шурфом. Только воронка и беспощадное, злое солнце. Почему-то казалось, что там, под слоем шевелящегося песка, остался самый дорогой на свете человек. Может быть, она опоздала? Может быть, приехала к тому, кого уже нет?
Она долго сидела неподвижно. Когда поднялась, рядом на бархане увидела Алексея. Он стоял здесь, наверно, давно, смотрел в сторону и ждал.
— Прости меня. Я не заметил тебя, когда говорил с рабочими. Здесь часто не выдерживают нервы…
— Не прощу.
Он тяжело вздохнул и вдруг заговорил о другом:
— Тебе здесь нелегко. Здесь вообще нелегко. Может быть… — Он остановился на секунду, не решаясь закончить фразу. — Может, все же тебе лучше уехать?
Это было последней каплей. Чтобы не заплакать, она молча пошла прочь от него, но Алексей догнал, осторожно взял за руку. Нужно выдернуть руку, наверно, нужно… Размазывались и плыли перед глазами барханы.
— Смотри, здесь живет муравьиный лев…
Она нагнулась. Клочок пустыни величиной с ладонь приблизился и заполнил собой пространство. На нем жили и боролись другие, незаметные в большой жизни существа.
Красный муравей, похожий на песчинку, в недоумении остановился перед огромной для него воронкой. Кто-то вырыл ее на его пути непонятно зачем.
Этот «кто-то» сидел на дне и неторопливо шевелил усами, похожими на лопаты. Лопаты двигались по кругу у основания песчаного конуса, и, как только закончился круг, весь конус подался вниз. Песчинки вырвались из-под лапок муравья, и он медленно съехал навстречу коротким страшным лопатам.
— Нужно помочь ему!
— Нельзя нарушать законы пустыни.
— Нет можно!
И она протянула руку. Но его каблук опередил ее.
— Зачем ты так?
— Песчаная воронка, как там… и маленький, жалкий муравей. — Алексей отвернулся, отряхнул ботинок. — Как все нелепо! Николай два гола добивался разрешения на проходку глубокой скважины и верил в нее. Я не верю, а разрешение уже получено…
Алексей медленно побрел прочь. Она осталась. Осторожно разгребла песок и освободила пленника. Он был точкой в безбрежном мертвом песке, ничтожной точкой, но он жил! И назло неподвижной пустыне убежал по своим муравьиным делам, не забыв укусить ее на прощание за палец.
Алексей все чаще думал о Николае. Много раз перебирал в памяти их бесконечные споры. На протяжении двух лет они вместе боролись за идею Николая. Здесь, в песках Кызылкумов, есть очень нужный сейчас металл.