Милях в двух от ранчо они увидели едва заметное облачко пыли над зелеными волнами мескита.
Спустя двадцать минут до них явственно донесся цокот копыт, а еще через пять минут из зарослей вынырнула пара серых лошадок, истомившихся по овсу и мчавших полупустой фургон с такой легкостью, словно он был игрушечный. Со стороны хижин донесся крик: «El Amo! El Amo!» . Четверо мексиканских мальчишек бросились распрягать лошадей. Ковбои приветствовали прибывший фургон восторженными воплями.
Рэнс Трусдэл бросил поводья на землю и рассмеялся.
— Ищите под парусиной, ребята, — сказал он. — Знаю, чего вы дожидаетесь. Если Сэм еще раз выкинет такую штуку, мы сделаем из его желтых ботинок мишень для стрельбы. Там два ящика. Вытаскивайте их и курите. Всем вам невтерпеж, знаю.
Миновав дождливый район, Рэнс снял с жердей парусиновый верх и бросил его прямо на товары в фургоне. Шесть пар нетерпеливых рук стянули парусину и стали рыться среди мешков и одеял в поисках ящиков с табаком.
Верзила Коллинз, табачный ходок от лагеря Сан-Габриэль, пользовавшийся самыми длинными стременами во всем Техасе, запустил в фургон длинные, как оглобли, руки. Он наткнулся на что-то гораздо более твердое, чем связка одеял, и выволок на свет божий нечто жуткое — грязный бесформенный башмак, скрепленный проволокой и бечевкой. Из рваного края его, точно голова и ноги из панциря потревоженной черепахи, выглядывали пальцы человеческой ноги.
— Ой, ой! — завопил Коллинз. — Рэнс, у тебя тут в поклаже и трупы есть! Что это еще за попрыгунчик?
Курчавый выполз из долгих объятий Морфея, как отвратительный червь из норы. Он высвободился из-под груды мешков и одеял и сидел, осоловело хлопая глазами, как пропойца с похмелья. Лицо его было багровым, одутловатым и помятым и напоминало кусок говядины самого дешевого сорта. Глаза казались заплывшими щелками, нос походил на маринованную свеклу, а волосы были всклокочены до такой степени, что по сравнению с ними самые дикие космы показались бы ухоженными локонами Клео де Мерод.
Рэнс соскочил с сиденья и, выпучив глаза, уставился на привезенный им необычный груз.
— Эй ты, овца приблудная, что ты делаешь в моем фургоне? Ты как сюда попал? — спросил он.
Ковбои в восторге окружили фургон. На время они даже позабыли о куреве. Курчавый медленно вертел головой по сторонам. Он огрызался как скочтерьер, и в спутанной бороде белели оскаленные зубы.
— Где я? — прохрипел он пересохшей глоткой. — Какая-то треклятая ферма посреди поля! Какого черта вы приволокли меня сюда? Просил я вас, что ли? Ну чего уставились, охламоны? Отвечайте, или я вам всем морды расквашу.
— Вытащи его, Коллинз, — распорядился Рэнс.
Курчавый поскользнулся и грохнулся навзничь, стукнувшись лопатками об землю. Потом поднялся и сел на ступени лавки, обхватив колени руками, дрожа от обиды и криво усмехаясь.
Тэйлор вытащил наконец ящик с табаком и сбил с него крышку. Шесть самокруток задымили, неся мир и прощение Сэму Ревелу.
— Как ты попал в мой фургон? — снова спросил Рэнс, но на этот раз тоном, требующим ответа.
Курчавому была знакома эта интонация. Так к нему часто обращались кондуктора тормозных вагонов и важные типы в синем с дубинками в руках.
— Я? — проворчал он. — Это вы меня спрашиваете? Я, видишь, собирался заночевать в отеле Менджера, да камердинер на беду забыл мою пижаму. Вот я и залез в фургон на заезжем дворе, понял? Но везти меня на эту цветущую ферму я вас не просил, понял?
— Что это такое, Мустанг? — спросил Малявка Роджерс, в возбуждении забывший про самокрутку. — Чем оно питается?
— Это ящерозавр, Малявка, — ответил Мустанг. — Та самая тварюга, что орет по ночам «вилли-валло» на деревьях в долине. Вот только не знаю — кусается он или нет.
— Ошибаешься, Мустанг, — ввязался в беседу Верзила Коллинз, — у ящерозавров восемнадцать ног и плавники на спине. А этот вон — он бронкоящер. Он под землей живет и кормится вишнями. Отойдите от него подальше. А то шваркнет хвостом — и фермы как не бывало!
Сэм, слывший среди ковбоев космополитом, потому что знал по имени всех барменов в Сан-Антонио, появился в дверях лавки. Он лучше разбирался в естественных науках.