…Под черным мостом, где сплетаются главные нити,
Где рыбы священные пахнут от страха и злости,
Раз встретились ангел-мздоимец и демон-хранитель,
Чтоб вечером после суда поиграть в чьи-то кости.
Поставили на кон какую-то душу — и круто,
Судьбу замесили в ознобе морского азарта…
…Чем богаты — тем бедны!..
Салон автобуса мог бы вместить человек сто — громадный автобус, я бы сказал, просто автобусный монстр какой-то — но пассажиров в нём оказалось только трое.
Вместе со мной.
Ну, или, считая лейтенанта, может быть, четверо. Хотя он, по-моему, не считался.
Оттудашний лейтенант вошёл в переднюю дверь и сел на высокое сиденье за стеклянной перегородкой, для экскурсовода, наверное, а не в салон. Не собирался он с нами знакомиться, да не его дело это и было — знакомиться с нами; он нас сопровождал до места — и всё. Поэтому для нас его всё равно что не было. Он нам пока что был чужой, а мы ему — и подавно.
Мы все — мы как-то не ожидали, что это будет автобус, да ещё такой здоровенный и шикарный. Наверное, поэтому при посадке каждый выбрал себе место поудобнее, как на гражданке сделал бы. Белёсый парень, плотный, квадратный, скуластый, курносый, как бульдог, уселся посредине, напротив панорамного окна. Второй, худой и жёсткий, загорелый, но по-славянски такой загорелый, не как тропические южане, устроился впереди, прямо-таки коленями уткнувшись в стенку кабины. А меня отчего-то понесло в самый конец салона, где широченный диван, и я на нём только что не улёгся.
И минут пятнадцать, или даже двадцать, нам всем было очень хорошо.
Автобус летел по шоссе стремительно и плавно; за чуточку затемнёнными стёклами плыли рыжие октябрьские леса — и, кажется, мы все отдыхали и почти поверили, что это экскурсия такая… и веры хватило на четверть часа.
А потом загорелый обернулся и ещё раз обернулся. Он был здорово загорелый, а серые глаза на тёмной физиономии выглядели совсем бесцветными. Смотрел он одновременно тревожно и как-то насмешливо, что ли. Бульдог посмотрел на него, посмотрел на меня — и пересел ко мне поближе, даже кресло откинул, чтобы было удобнее оборачиваться. И сказал:
— Кресла, как в самолёте.
Загорелый услышал, что мы начали разговор, встал и подошёл по салону. И сел с другой стороны от прохода, в ближайшее кресло. Всё равно мы оказались совсем не вплотную. Нам всем хватило вплотную в казарме за этот месяц.
— Ага, — сказал я. — Как в самолёте.
И загорелый усмехнулся, будто он сто раз летал в самолёте и как-то догадался, что мы с бульдогом самолёта в глаза не видели, разве только по телевизору.
— Ещё налетаемся, — сказал бульдог. И посмотрел на загорелого, щурясь. — Спецура, сто пудов. Горячая точка. Как выбирали — ты понял, да? С подготовкой, понял? — «понял» он выговаривал, как «поэл».
— Да! — протянул загорелый, и «да» он говорил, как «до-о». Звучало это почти глумливо. — До-о, спецура, а как же.
— С подготовкой, говорю, — фыркнул бульдог. — Кандидат в мастера по боксу, поэл? И самбо — пять лет занимался.