Единственной радостью Туи был свежий морозный воздух, который врывался в комнату, когда открывали форточку. И Туя думала: «Нет, не смерть, а жизнь — этот воздух! Не верю, что все растения в саду погибли; не могли они погибнуть на воле!»
В феврале за окном ветер кружил снег и бросал его на стёкла. А на окне расцвела красавица Кливия. Над широким веером её темно-зелёных листьев появились букетики больших красных колокольчиков.
В то утро, когда раскрылись первые колокольчики, в комнату вдруг заглянуло Солнце. Как будто кто-то ему шепнул о новорождённых цветках.
— Здравствуй, Солнце! — сказали в один голос Кливия и Туя.
И Солнце улыбнулось им обеим.
— Как рада Солнце видеть живые цветы! — сказала Кливия Туе. — Ведь на воле сейчас — ни одной живой былинки!
— Солнце, — взмолилась Туя, — скажи мне, Солнце, неужели это правда?
— Успокойся, — ответило Солнце. — Это только так кажется. Все эти деревья и кусты, которые ты видишь, живы.
— Ты слышишь, Кливия?! — воскликнула Туя. — Они живы!
— Но всё, что под снегом, мертво, — упрямо сказала Кливия.
— Нет, — сказало Солнце. — Мои лучи пробираются сквозь снег и рассказывают мне обо всём. Под снегом живут и маленькие кустики, и травы, и мох. И все они чувствуют себя хорошо и ожидают весну. Лучи говорят, что есть травы с веточками и они зимуют, положив веточки на землю. Есть травы, которые разложили свои листики на земле звёздочкой. А много трав сейчас совсем без листьев. Одни из них зимуют совсем неглубоко, так что из земли выглядывают их почки, другие глубоко под землёю. Я вижу каждую весну, как они оттуда вылезают.
— Спасибо тебе, Солнышко, за эти вести, — сказала Туя,- я так и думала, что на воле можно прожить круглый год.
— Ну, пусть деревья, цветы и травы живы, — сказала Кливия, — но они не цветут. А цветы сейчас только на окнах. Ведь правда, Солнышко?
— Какая же ты себялюбивая! — сказало Солнце.- Тебе так хочется, чтобы я ответило: «Да, Кливия, сейчас только ты одна и цветёшь!» А я скажу: «Нет, Кливия! Сразу за этим домом летом был огород, и там выросли сами по себе полевые анютины глазки, пастушья сумка, ярутка, крестовник, пурпуровая яснотка, ромашка и мокрица. Они цвели до самого снега. И сейчас у всех у них есть бутоны. А пёстренькие анютины глазки были широко раскрыты, когда пошёл снег. И так они и остались раскрытыми на всю зиму».
— Что ж, Кливия, — выходит, что цвести зимою можно не только на окнах, а и под снегом! — сказала Туя.
— Но таких красивых цветков, как у меня, я уверена, ни у одной травки на огороде нет! — ответила Кливия.
И вот в этом она была права.
Обычно никто не принимает всерьёз болтовню и дерзости молодых птичек. Но, как ни печально, а одна трёхмесячная птичка чуть не поссорила между собою солидных и добрых соседей: Дубраву и Сосновый Бор.
Много лет они жили бок о бок и не мешали друг другу. Дубрава раскинулась у реки, а Сосновый Бор — повыше на берегу. С весны и до поздней осени немножко скучный серо-зелёный Бор разговаривал с весёлой нарядной Дубравой. В её одежде были и продолговатые зубчатые листья дуба, и похожие на сердечко листья липы, и широкие остроугольные листья клёна. Летом Дубрава была зелёной, осенью — пёстрой и просто великолепной: жёлто-пурпурово-красно-оранжевой.
К зиме она скидывала свою одежду и прикрывала ею землю, а сама оставалась ни с чем и молча дремала до весны. Дремал зимою и Сосновый Бор и тоже молчал. Какие уж тут разговоры, когда деревья чуть живы, чуть дышат!
Но как это ни удивительно, а спор между Дубравой и Сосновым Бором разгорелся как раз зимою, в феврале.
Правда, в то время была оттепель, и деревья немного отошли после морозов и метелей. Дубрава тихо радовалась теплу. Но Сосновому Бору не повезло: вместо снежных хлопьев на него вдруг с неба посыпались красные и серо-зелёные птички — клесты. Клесты украсили сосны, как яблоки украшают яблони, но тут же начали разбойничать: потрошить сосновые шишки, вытаскивать из них и есть семена.