Язон (неожиданно мягко). Бедная Медея…
Медея (выпрямляясь перед ним, яростно). Я запрещаю тебе жалеть меня!
Язон. А презирать разрешаешь? Бедная Медея, совсем запуталась! Несчастная Meдея, от которой отвернулся весь мир! Ты можешь запретить, чтобы тебя жалели. Никто никогда не станет тебя жалеть, тем более я. Да, я не смог бы тебя жалеть, даже если б сегодня впервые узнал историю твоей жизни. Мужчина Язон судит тебя наравне с другими мужчинами. И приговор вынесен раз навсегда. Медея! Какое красивее имя… Лишь тебе одной на этом свете будет оно принадлежать. Гордая! Спрячь в темный закоулок, где ты хранишь свои радости, и эту: никогда на земле не будет больше Медей. Ни одна мать не назовет свою дочь твоим именем. Ты останешься единственной Медеей отныне и до скончания веков.
Медея. Тем лучше!
Язон. Тем лучше! Выпрямись, сожми кулаки, плюй, топай ногами! Чем больше людей начнет осуждать и ненавидеть тебя, тем лучше, не правда ли? Чем шире станет безлюдная пустыня вокруг тебя, чем тебе будет больнее и чем больше появится причин для ненависти к себе самой, тем лучше. А сегодня вечерам ты не одна, тем хуже для тебя… И я, больше всех выстрадавший из-за тебя, я, которого ты избрала среди всех, чтобы терзать, я тебя жалею!
Медея. Не смей!
Язон. Да, мне жаль тебя, Медея, за то, что ты живешь только собой отдаешь лишь для того, чтобы взять. Мне жаль тебя потому, что ты прикована к ceбе самой, окружена своим миром.
Медея. Оставь свою жалость при себе! Медея и раненая страшна. Лучше защищайся!
Язон. Ты похожа на зверька со вспоротым животом, который дерется, наступая на собственные внутренности, и все же пригибает голову, чтобы ринуться на врага.
Медея. Плохо приходится охотнику, если она начинает умиляться, вместо того чтобы держать оружие наготове. Ты знаешь, на что я еще способна?
Язон. Да, знаю.
Медея. Ты знаешь, что я не смягчусь, не позволю жалости в последнюю минуту овладеть мной! Ты видел и раньше, что я не сдавалась, хоть и рисковала всем ради меньшего.
Язон. Да.
Медея. Так чего же ты хочешь? Зачем пришел? Чтобы спутать все своей ненужной жалостью? Я подлая, ты эта знаешь. Я предала тебя, как предавала других. Я могу причинять только зло. А ты больше не в силах терпеть его от меня, ты предчувствуешь, какое преступление я готовлю. Так берегись же! Отступи! Зови на помощь! Хватит смотреть на меня такими глазами, лучше защищайся!
Язон. Нет, не стану.
Медея. Я — Медея! Медея! Разве ты забыл об этом? Медея, которая всегда приносила тебе только позор. Я лгала, обманывала, воровала, я грязная женщина. Из-за меня ты скитаешься, и все вокруг тебя запятнано кровью. Я — твое несчастье, Язон, твоя язва, твоя короста. Я — твоя загубленная молодость, твой разбитый домашний очаг, твоя бродячая жизнь, твое одиночество, твой позорный недуг. Я — все твои грязные деяния, все твои грязные мысли! Я — гордость, эгоизм, распутство, порок, преступление. От меня смердит, от меня смердит, Язон! Все меня боятся, отступают передо мной. Ведь ты знаешь, кто я такая, знаешь, что меня ждет увядание, безобразная, злобная старость. Все, что только есть мерзкого и низкого на свете, воплотилось во мне, я — его средоточие. Теперь ты все знаешь. Почему же ты продолжаешь так смотреть на меня? Не нужно мне твоей нежности! Не нужно мне твоей доброты! (Кричит.) Довольно, Язон, или я убью тебя сейчас же, чтобы больше не смотрел на меня так!
Язон (мягко). Может быть, это было бы самое лучшее, Медея.
Медея (смотрит на него, просто). Нет, тебя я не убью.
Язон (подойдя к ней и взяв ее за руку). Так выслушай меня. Я не могу помешать тебе быть самой собою. Не могу помешать тебе причинять другим зло, которое ты носишь в себе. К тому же жребий уже брошен. Даже неразрешимые споры можно разрешить, как и всякие другие, и кто-то, без сомнения, знает, чем все кончится. Я ничему не могу помешать. Единственное, что я могу сделать, — это сыграть до конца роль, давным-давно выпавшую на мою долю. Но хоть раз, в жизни, я могу все высказать. Правда, слава ничего не значат, но сейчас они должны прозвучать. И если сегодня мне суждено быть в числе погибших участников этой тpaгедии, то я хочу умереть, очищенный своими словами.
Я любил тебя, Медея, прежде всего, как мужчина любит женщину. Ты, конечно, знала только такую любовь, лишь ею ты наслаждалась. Но я дал тебе больше, чем мужскую любовь, — ты, наверно, и не догадывалась об этом. Я жил тобой, как ребенок живет соками женщины, которая произведет его на свет. Ты долгое время была моей родиной, моим светом, ты была воздухом, которым я дышал, водой, необходимой для жизни, хлебом моим насущным.
Когда я взял тебя в Колхиде, ты была обыкновенной девушкой, только более красивой, более неприступной, чем другие, я завладел тобой и увез вместе с золотым руном. Я похитил тебя вместе с золотом твоего отца, чтобы побыстрее, как и золото, промотать тебя, чтобы беспечно пользоваться тобой. И об этом Язоне ты жалеешь? О боги, ведь у меня, кроме тебя, были и корабль, и верные товарищи, меня ждали впереди новые приключения… Сначала, Медея, я любил тебя также, как ты меня: я искал наслаждений. Для меня весь мир был Язоном, его радостью, его мужеством, его силой, его голодом. И раз мы оба были голодны и зубасты, то неизбежно в один прекрасный день кто-нибудь из нас должен был пожрать другого.
И вот как-то вечерам — этот вечер не отличался от других — ты, словно девочка, заснула за столом, положив голову мне на плечо. Именно тогда, в тот вечерний час, когда ты, возможна, была просто утомлена дальней дорогой, я внезапно почувствовал, что обязан заботиться о тебе. За минуту до этого я еще был Язоном, думал лишь о своем удовольствии и силой брал его повсюду. Но стоило тебе умолкнуть, стоило твоей голове склониться на мое плечо, как все эта кончилось… Кругом продолжали смеяться и болтать, но меня уже не была с этими людьми. Юноша Язон умер. Я стал твоим отцам, твоей матерью; на маем плече покоилась голова уснувшей Медеи. И какие грезы проносились в твоей маленький женской головке, пака я заботливо поддерживал тебя? Потом я унес тебя на наше лаже, и в эту ночь я не обладал тобой и даже не хотел тебя. Я только смотрел, как ты спишь. Ночь была спокойной, мы намного опередили погоню, посланную твоим отцом; мои вооруженные товарищи нас охраняли, и тем не менее я не решался сомкнуть глаз. Всю ночь я защищал тебя, Медея, сам не знаю от кого.