— Это детский сад! — В голове у меня что то только не мелькало, может тут болезненно извратившаяся мечта о внуке. Сколько она меня умоляла, сколько вздыхала по этому поводу. — Это детский сад. Что тебе надо в детском саду. Впала в детство?! — Я произнес последние слова с гнусноватой издевкой в голосе, в ответ мгновенно поднялась волна жгучей жалости, но раздражение, при этом, никуда не делось. Сквозь эту путаницу чувств я не сразу понял, что она мне сказала.
— Там никого от России нет. — Вдруг твердо сказала она.
— Чего, чего?
— Там никого от России нет. Не проследили.
Ах, вот оно что! У меня из горла вылетел дурной смешок.
— Там что ООН, да? Наши забыли послать делегацию, да?! И ты решила своей грудью закрыть амбразуру. Ну, так открывай дверь, заходи! Чего ты ждешь. От России там никого нет, а ты тут топчешься.
— Я волнуюсь.
— Что, что?!
— Это очень ответственно.
Я оглянулся по сторонам, не видит ли кто этого гомерического эпизода.
— Мамочка, я тебя очень прошу, пойдем отсюда. Это детский сад. — Почти заскулил я.
— Сам ты детский сад. — Твердо сказала Идея Алексеевна, и в ее профиле появилось что–то отрешенное.
— Ну, хватит. — Заорал я и, схватив за предплечье, потащил за собой. Больше всего боялся, что она будет активно сопротивляться, и тогда семейная сцена примет со–всем уж жуткую и позорную форму. Нет, пошла, но с таким видом, что осталась при своем мнении о смысле происходящего, и сейчас просто подчиняется грубой силе.
По дороге я еще что–то говорил, но чем дальше, тем сильнее крепло убеждение, что все мои слова вылетают у нее из того же уха, в которое влетели. Голова матери казалась чем–то темным, абсолютно непроницаемым.
Тамара Карповна сидевшая на скамейке поинтересовалась своим бессмыслен–но–надменным тоном, когда мы проходили мимо.
— Ну что, Идея, погуляла?
Так, заявил я жене вечером, «придется ее запирать, когда мы уходим». Поскольку оба замка во входной двери были устроены так, что их всегда можно было открыть изнутри, а ждать, когда явится слесарь и врежет такой, что можно запереть снаружи и забрать с собой ключ, времени никак не было, я утром сбегал в хозяйственный и ку–пил там небольшой навесной замочек. Он выглядел не слишком–то надежным, но покупать настоящий, сарайный мне было стыдно. Большой замок был бы свидетельством того, что я признал маму по–настоящему рехнувшейся. Маленьким аккуратненьким замочком, я отчасти тешил свою интеллигентскость, отчасти символизировал надежду, что все еще обойдется. Временами ведь она совершенно нормальна. Как я закрывал его! Тайком, прислушиваясь, как взломщик — не спускается ли кто–нибудь сверху по лестнице, застанет меня за этим диким занятием. Мне мучительно хотелось чем–нибудь прикрыть это запорное устройство, так же, как хочется прикрыть свой срам.
Когда я бежал к метро, то мне встретилась возле почты девушка из конторы, та, что предлагала зайти к ней. Я криво улыбнулся, давая понять, что помню — между на–ми имеются некие отношения.
— Почему вы не заходите? — Серьезно спросила она.
Ну, что я ей мог ответить, мне было очень некогда, и совершенно не до того.
— Ну-у, я…
— У вас за квартиру не плачено четыре месяца. И пеня.