— Чего-чего? — не понял тот.
— Кричать по-птичьи или по-звериному?
— A-а! Это могу. По-ишачьи.
— Нет. По-ишачьи не годится, — серьёзно сказал Свиридов.
— Чудной ты человек, Свиридов, — хохотнул Куприхин, — шуток не понимаешь.
— А ты знай время шутки шутить!
— Ладно тебе. Не дурней паровоза…
День выдался спокойный.
Погода стояла ясная, паутинно-росные по утрам дни бабьего лета. На деревьях и кустах серебром горела навись. Потом всходило солнце и быстро, точно сгорая от жажды, выпивало росу.
«Дупелиная погодка, — подумал Свиридов. — Счас у нас пошли дупелиные высыпки. Да и утка жирует. Батя в письме спрашивает: «Может, ружьишко прислать, побалуешься раз-другой на свободе? — Свиридов улыбнулся про себя. — Знал бы, какая у нас нынче охота и какая дичь…»
Свиридов отослал Куприхина в шалаш отдыхать, а сам, вооружившись биноклем, вёл наблюдение.
Крякуши спокойно полоскались у своих кружков. Время от времени к ним опускались дикие соплеменники, и тогда раздавалось над озером громкое жваканье красавца селезня.
Ничего подозрительного Свиридов на том берегу не приметил. Однажды только вдоль воды медленно протащилась крестьянская арба, и кто-то в извозчичьем зипуне торчал над парой волов. Да ещё раза два с нашего берега, много левее, как и было условлено, к озеру спускался пограничный наряд. Пошумели малость, спугнули птицу и ушли. Так надо было.
Минули ещё сутки, а Шакал никак себя не обнаружил. «Ничего, будем нажидать, — успокоил себя Свиридов. — Авось проявится. Человек — не иголка».
Они сидели с Куприхиным в шалашике и молчком, без аппетита заканчивали свою однообразную трапезу.
Вокруг плотной стеной к скрадку подступал лес. Во влажном воздухе был разлит аромат осенней прели, обычно так волнующий охотничью кровь.
— Заразистые места! — вслух сказал Свиридов с блаженством на лице. — Зверья должно быть много. Во, гляди, заячьи поглоды!
— Почему заячьи? Может, лось, — равнодушно возразил Куприхин.
— Осинку заяц стрижёт, а лось — молодые сосняки.
— И всё ты, Свиридов, знаешь. Откуда у тебя столько ума?
— Поживи в лесу с моё, и ты поумнеешь малость.
— Ну, спасибо, — поблагодарил Куприхин.