Рукопожатие, по-видимому, успокоило О'Доннелла. Когда он наливал себе кофе, то держал кружку в одной руке, а котелок в другой, вместо того чтобы поставить кружку на землю и наливать только левой рукой.
— Я был в Калифорнии, — продолжил он откровения. — Перевалил на эту сторону месяц назад. Пробыл в Уэйптоне последние несколько недель, но золотодобыча не по мне. Я вакеро и никогда не пробовал заняться другим делом. Теперь возвращаюсь в Техас.
— А почему не попытать счастья в Канзасе? — спросил Глэнтон. — Там полно техасцев, пригоняющих скот на местные пастбища. Через год они погонят гурты в Монтану и Вайоминг.
— Может быть, и я надумаю. — О'Доннелл рассеянно поднял кружку с кофе. Он держал ее в левой руке, а правая лежала на коленях, почти касаясь большой черной рукоятки пистолета. Но напряжение покинуло его тело. Он казался расслабленным, поглощенным разговором с Глэнтоном. То, что он использовал левую руку и положение правой, казалось бессознательной, механической привычкой, а не результатом настороженности по отношению к нежданному гостю.
— Это великая страна, — объявил Глэнтон, склоняя голову, чтобы скрыть мгновенную, неконтролируемую искру радости в глазах. — Прекрасные пастбища. Города вырастают везде, куда приходит железная дорога. Каждый богатеет на техасской говядине. А разговоры о «коровьих королях»! Хотел бы я узнать о коровьем буме, когда я был мальчишкой! Я мог бы собрать стадо тысяч в пятьдесят голов из тех, бродящих по всему Техасу, рогатых тварей и придержать их для рынка! — Он посмеялся над собственной фантазией.
— Тогда за голову красная цена была шесть монет, — добавил он, словно бы стараясь упоминаниями о всем известных фактах поддержать разговор. — Теперь двадцать долларов еще не предельная цена.
Он опустошил свою кружку и поставил ее на землю рядом с правым бедром. Он продолжал болтать — но естественное движение руки, удаляющейся от кружки, сменилось резким рывком и тяжелый пистолет из кобуры переместился в ладонь.
Два выстрела прогрохотали, словно один продолжительный взрыв.
Светловолосый пришелец качнулся вбок, дымящийся пистолет вывалился из его пальцев, все расширяющееся малиновое пятно внезапно окрасило рубашку. Его большие глаза уставились с насмешливой жалостью к самому себе на пистолет в правой руке О'Доннелла.
— Коркоран! — вымолвил он. — Я думал, мне удалось одурачить тебя…
Язвительный смех пузырился на его губах, циничных до последнего; он смеялся над своей смертью.
Человек, которого на самом деле звали Коркоран, поднялся и безразлично взглянул на свою жертву. Сбоку в его рубашке появилось отверстие, а на ребре огнем горел кровавый рубец. Несмотря на предупреждающий удар свинца пуля Глэнтона прошла слишком близко к цели.
Перезарядив пустую камеру своего кольта, Коркоран пошел к лошади, на которой убитый подъехал к ручью. Не успел он шагу ступить как внезапный звук заставил его резко обернуться и тяжелый кольт снова прыгнул ему в ладонь.
Он хмуро смотрел на человека, стоящего перед ним: высокого, ладно скроенного и одетого в обычной манере фронтирьеров.
— Не стреляй, — спокойно произнес этот человек. — Я Джон Миддлтон, шериф из Уэйптонского ущелья.
Это предупреждение не сняло настороженности другого.
— Дело касалось только нас двоих, — произнес он.
— Я так и подумал. Как бы там ни было, тут я в стороне. Я увидел вас у ручья издалека, когда ехал сверху, а должен был встретиться только с одним. Я не могу полагаться на случай, поэтому я оставил лошадь и прошел сюда пешком. Я наблюдал из зарослей и все видел. Он первым потянулся за оружием, но ты держал руку почти на рукоятке и пальнул на секунду раньше. Меня он одурачил. Его действия были полной неожиданностью для меня.
— Он думал и для меня это будет сюрпризом, — отозвался Коркоран. — Билли Клэнтон всегда хотел быть сверху. Постоянно пытался завладеть инициативой, прежде чем вытащить пушку. Он узнал меня как только увидел; знал, что я знаю его, но подумал, что сможет убедить меня будто бы я незнаком ему. Я подыграл ему. Он мог надеяться на удачу, потому что уверен был — я не стану стрелять без предупреждения, в отличие от него. В конце концов, он поверил, что отвлек меня и схватился за пистолет. Я же все время дурачил его.
Миддлтон взглянул на Коркорана с большим интересом. Ему знакомы были два противоположных рода стрелков. Одни были как Глэнтон: крайне циничные, достаточно мужественные в случае необходимости, но всегда предпочитающие получить преимущество, даже ценой предательства. Коркоран представлял другой вид; люди слишком прямые по натуре или слишком гордые своим искусством, чтобы ловчить, когда есть возможность встретить врага в открытую, полагаясь только на скорость реакции, меткость и самообладание. А то, что Коркоран был еще и стратегом, доказывал его трюк с Глэнтоном.
Миддлтон взглянул на труп. Смерть придала ему черты невинности благодаря юности стрелка, его светлым кудрявым волосам и мальчишескому телосложению. Но Миддлтон знал, что эта внешность скрывала безжалостное волчье сердце.
— Поганый человек! — пробормотал он, глядя на зарубки на костяной рукоятке Глэнтонова кольта.