Султан произнес краткую речь, затем в знак своей милости велел приколоть к тюрбану великого визиря два султана в оправках, украшенных драгоценными камнями. Остальных сановников одели в собольи шубы. Затем султан взял в свои руки святое зеленое знамя Пророка и, поцеловав его, сказал: «Святое знамя отдаю под опеку твою, а тебя (визирь) — под опеку Создателя Всевышнего. Пусть будет он твоим защитником и помощником!».
Принимая из рук султана знамя, Кара-Мустафа поцеловал землю, а Вани-эфенди прочитал соответствующую молитву. Взволнованный великий визирь со слезами на глазах вышел из шатра султана и отдал святую реликвию ожидавшим его сановникам. После этого духовные лица запели святую главу корана «Победа», которую подхватило все войско. Великий визирь посидел еще немного рядом со знаменем Пророка, а затем с соблюдением всех церемоний прошествовал к своему шатру.
Возвышенная церемония, целью которой было поднятие боевого духа войска, подошла к концу. После полудня великий конюший привез еще Кара-Мустафе ключ от святой Каабы с повелением привязать его к древку священного знамени.
15 мая великий визирь торжественно расстался с султаном и, переправившись через Саву по мосту, построенному из лодок, остановился на другом берегу, где уже находились авангардные войска. 17 мая Мехмед IV навестил своего визиря в шатре за рекой, за что Кара-Мустафа отблагодарил его прекрасными подарками — пятью вьюками, полными монет, пятью тюками материи и шелка, а также великолепным конем со сбруей. Монарх ответил ему двумя халатами, из которых один был отделан мехом.
Тем временем, подтягивавшиеся к Белграду отряды совершали на пути через Анатолию и Румелию такие грабежи и насилия, «каких свет еще не видел, какие невозможно описать»{15}. Особенно много преступлений совершали люди диярбакырского бейлербея, визиря Кара-Мехмед-паши, которого турецкий хронист называет тираном, насильником, человеком без чести и без веры. Много духовных лиц прибыли с жалобами к султану, но Кара-Мустафа не дал в обиду своего протеже.
20 мая султан еще раз переправился через Саву и вместе с Кара-Мустафой провел смотр войск народного ополчения. 22 мая он на лодке отправился через реку, чтобы попрощаться с великим визирем и оставить его под опекой Аллаха. Двумя днями позже турецкая армия двинулась в сторону Венгрии. По дороге к ней должны были присоединиться некоторые отряды из Албании, Эпира, венгры Тёкёли, крымские татары, валахские и молдавские войска.
Через два дня марша турецкая армия достигла Митровицы, сербского города на реке Дрина. Здесь она остановилась на два дня, после чего двинулась вдоль Дуная в направлении города Осиек. В конце мая снова зарядили дожди и разбушевались ливни с грозами, которые унесли жизни нескольких человек. Множество шатров оказались затопленными водой. Лишь в Вуковаре войска немного отдохнули и смогли просушить мокрую одежду. 2 июня армия подошла к городу Осиек. Здесь войска должны были переправляться по мосту через Драву. Однако оказалось, что мост разрушен, восстановление его тянулось уже шесть месяцев и еще не было закончено. Поэтому визирь велел сделать здесь более продолжительную остановку, которая длилась 12 дней. Здесь 10 июня к главным силам присоединились венгерские войска Тёкёли, а также отставшие отряды народного ополчения из европейской части Османской империи. Стоянку под Осиеком использовали для выдачи войскам продовольствия, выплаты жалованья и денежного довольствия. Кара-Мустафа принял на торжественной аудиенции Тёкёли, которому подарил соболью шубу с шапкой и саблю, усыпанную драгоценными камнями, а также коня с упряжью и украшенным драгоценными камнями седлом.
По сведениям Хусейна Хезерфенна, Тёкёли должен был просить визиря, чтобы турки пощадили на своем пути земли Хорватии, где у повстанцев было много сторонников. При известии о приближении императорских войск к городу Пожонь (давнее венгерское название Братиславы) Кара-Мустафа приказал приступить к переправе через мост, сам же, «проводив короля куруцев к беседке, построенной Измаил-пашой в середине моста, велел ему наблюдать за церемонией движения мусульманского войска». На следующий день венгры Тёкёли двинулись на помощь Пожони. При расставании великий визирь распорядился надеть на венгерского предводителя крытую парчой соболью шубу, а на прощание сказал: «Все небольшие крепости и деревни около Пожони, какие только сумеешь захватить, включай в свои личные владения». Сказав это, он позволил Тёкёли поцеловать край своей одежды.
Венгры прекрасно понимали всю непопулярность их союза с турками. Задолго до этих событий Ференц Вешшеленьи писал: «Весь христианский мир будет удивляться, что мы отрываемся от своего коронованного короля, а своим господином делаем самого большого нашего неприятеля, но другого пути у нас нет»{16}. И, действительно, у них не было другого выхода!
Под городом Осиек турки отпустили императорского посла Капрару, сказав ему на прощание: «Будьте готовы ко времени!»
Тем временем началась переправа войск через Драву. Первыми 4 июня реку форсировали на лодках сипахи народного ополчения Румелии, за ними 12 июня прошли уже по мосту солдаты из Анатолии и часть янычар. 15 июня через реку переправился сам великий визирь. В этот день к его армии присоединились 3000 египетских сипахов, которые на венецианских судах (несмотря на официальные враждебные отношения между двумя государствами, купцы Республики Св. Марка никогда не пренебрегали деньгами и охотно оказывали услуги даже неприятелю) переправились из Александрии в Салоники, а затем верхом на лошадях двинулись вслед за армией Кара-Мустафы. Переправа через Драву длилась 5 дней. Насилие и грабежи по-прежнему не прекращались, поэтому Кара-Мустафа в конце концов вынужден был отреагировать на это. «Увидев, что какой-то египтянин пасет своих лошадей на засеянном поле, а другой отъезжает оттуда с мешками, полными зерна, велел схватить обоих и из сострадания к райям и в назидание другим приказал казнить их»{17}.
Однако суровые наказания не помогали. Во время переправы через ручьи и болота вблизи Бараньявара, небольшого местечка в Славонии между Дравой и Дунаем, 17 июня между солдатами произошла кровавая драка. В давке погибло множество людей; у некоторых все их имущество втоптали в болото. Давка на переправах была страшная. Силахдар-Мехмед-ага подсчитал, что одних только повозок было около 50 тысяч, не считая мулов и верблюдов.
Два дня спустя, после того как миновали Мохач, увековеченный знаменитой битвой, возникли новые трудности. Турецкое войско вынуждено было двигаться по дороге с бесконечными подъемами и спусками, а также преодолеть семь мостов, проложенных на топях и через речку Севиз, правый приток Дуная. «Много возов тогда разбилось там, а большая часть запасов еды, находившихся на них, пропали даром… Янычары Высокого двора при переходе через мосты устраивали драки, из-за чего целая ода их была отослана в ближайший замок для несения гарнизонной службы»{18}.
24 июня турки вынуждены были обойти речку и озеро, что стоило им немалых трудов. На следующий день войска подошли к лежащему в 60 километрах юго-западнее Будапешта городу Секешфехервар. Так как уже существовала опасность встретиться с действующими поблизости австрийцами, дальнейшее продвижение осуществлялось с походным охранением. Во главе длинной колонны турецких войск шел авангард, из 3500 янычар и 20 000 сипахов провинциального ополчения под командованием диярбакырского бейлербея Мехмед-паши. Арьергард возглавлял бейлербей Дамаска Сари-Хусейн-паша. Под Секешфехерваром Кара-Мустафа сделал остановку, ожидая подхода татарской орды, которая уже две недели разбойничала в Венгрии.
Отпущенный турками посол императора Капрара встретил по дороге орду и был поражен ее омерзительным («плюгавым») видом и необычайной алчностью, соединенной с насилием, которое совершалось даже по отношению к христианским подданным султана. 27 июня крымский хан Мюрад-Гирей во главе своей орды прибыл в лагерь турецких войск. Встреча обоих мужей носила чрезвычайно торжественный характер.
Для встречи хана из турецкого лагеря была послана многочисленная группа высших сановников во главе с бейлербеями Силистрии, Анатолии и Румелии. Невдалеке от шатра визиря были установлены несколькими рядами огромные подносы с запеченной с фруктами телятиной и говядиной, миски с изысканными яствами, а еще хлеб и ложки. В шатрах визиря были тоже расставлены в два ряда подносы с роскошными блюдами, а в главном шатре приготовлены два стола, полные еды. Третий стол, предназначенный для самых высоких сановников, был установлен за балдахином. Вокруг Кара-Мустафы собрались почти все турецкие высокие чины. «Когда его милость хан подъехал к шатру без стен, татарские солдаты сразу же, как голодные волки, набросились на выложенную там еду и в мгновение ока смели все». Лишь один Мюрад-Гирей, сохраняя достоинство, приблизился к шатру визиря, сошел с коня и уселся на роскошном табурете, ожидая выхода предводителя. Великий визирь, в тюрбане и шубе, вышел вскоре из своего шатра, чтобы приветствовать хана, после чего пригласил его в свои покои. Нуреддин-султан и сыновья Мюрад-Гирея удостоились чести поцеловать одеяние высшего турецкого военачальника, после чего присоединились к пиршеству вместе с отцом и турецкими сановниками. Во время пира состоялось совещание военачальников по поводу военных планов относительно Австрии.
Первоначальным намерением турецкого командования было взятие Яварина (Дьёра) и овладение подвластной Габсбургам частью Венгрии, которая затем должна была быть передана в подчинение вассалу Османской империи Тёкёли. Таким образом, он стал бы королем объединенных обеих частей королевства Иштвана I Святого, турецкой и императорской. Поэтому турки заблаговременно присвоили Тёкёли титул короля куруцев, хотя сам он называл себя скромнее — только регентом Венгрии. Взятие Вены вначале не входило в военные планы турок. Правда, учитывалась возможность овладения столицей Австрии, однако лишь в случае длительных военных действий и при оказании империей продолжительного сопротивления. Но под Секешфехерваром Кара-Мустафа неожиданно изменил планы и во время пира объявил: «Целью нашей, по правде говоря, является завоевание Яварина и замка Комаром (укрепленный венгерский город на Дунае в 40 километрах к северо-востоку от Яварина. — Л.П.) и Аллах милостивый даст, что со взятием их трудностей не будет, но достанутся нам только одни их замки, а не страна… Я хочу, если Аллах позволит, пойти на Вену. Что скажете (на это)?»{19}. Как говорит Силахдар-Мехмед-ага, великий визирь еще раньше решил изменить свои планы, когда увидел, какая огромная у него армия. Человек спесивый, он поддался на уговоры начальника писарей дивана Лаз-Мустафы, своего ближайшего советника. Этот заурядный чиновник, а еще более слабый политик, зато бывший большим льстецом, рисовал Кара-Мустафе заманчивую картину будущего. «Не слушай, мой господин, что тебе говорят другие, — твердил он великому визирю. — Ты можешь поступать по собственной воле, ты же свет, посланный Богом, и сияющий все сильнее, а такого войска ни один король еще не имел и даже сам Александр (Македонский. — Л,П.) не достигал таких вершин и такого великолепия… Однако кто бы занимался, имея такое войско и запасы пороха и амуниции, таким замком, как этот Яварин? Этот замок когда-то принадлежал нам, и сейчас земли вокруг него — это тимары и зиаметы во владении гази, которые (стоят на страже) этого (оберегаемого Аллахом) пограничья. Поэтому, когда его добудем, получим только голую крепость, а все наши усилия и труды уйдут впустую. Если ваши благословенные стопы уже покрыты придорожной пылью, двинемся тогда и направим наши поводья прямо на Вену, столицу императора. Да позволит нам Аллах всевышний завоевать и покорить эту землю быстрее, чем требуется, чтобы выпить глоток воды. А ежели покорится нам, то овладеем несметными богатствами… тогда не только вернется (вам) на войну затраченное, но и еще тьма достанется. Замок отдадите Имре Тёкёли, когда же после покорения всей страны и взятия замка Пожонь наденете на его голову хранящуюся там корону немецкого императора (т.е. венгерскую. — Л.П.), он возьмет под свою власть семь королей и станет вашим смиренным подданным… вы же будете в наивысшем блаженстве наслаждаться миром. На земле этой образуется множество зиаметов, тимаров и фондов (на цели благочестивые и милосердные), а тогда и вы будете собирать такие суммы, какие взимаются с Египта. Люди каждый год будут видеть, как вы казну султанскую умножаете, тогда с почтением и похвалой будут говорить о вас в этом убогом мире!»{20}.
Такими словами Лаз-Мустафа разбудил алчность Кара-Мустафы. Уже по дороге на Осиек великий визирь принял решение напасть не на Яварин, а на Вену, однако пока никому об этом не говорил и держал в строгой тайне, особенно от султана. И лишь под Секешфехерваром решил открыть карты. Надежду на успех он строил, казалось, на разумных основаниях. Во-первых, делал ставку на огромное превосходство турецких сил над австрийской армией — никогда раньше в истории Османская империя не выставляла таких войск. Великий визирь полагал, что Австрия не получит помощи со стороны Польши, так как незадолго до этого Турция подписала с Польшей мирный договор. Он хорошо был знаком с антигабсбургской политикой Франции, стремившейся перед лицом османского вторжения обречь Австрию на политическую изоляцию и вынудить ее бороться в одиночку с мощью турецкой империи. Самое большее, чего можно было ожидать, это незначительных подкреплений для императора со стороны немецких княжеств, но это не могло оказать существенного влияния на исход войны. Кара-Мустафа, правда, еще имел полную поддержку со стороны повстанцев Тёкёли и трансильванского властелина Апафи.
Все турецкие хронисты подчеркивают, что во время совещания никто из военачальников не торопился с ответом на заданный им великим визирем вопрос. Когда же раздраженный их долгим молчанием Кара-Мустафа спросил, почему они ничего не говорят, Сари-Хусейн-паша ответил: «Ваше дело отдавать приказы, наше — выполнять!». Только хан Мюрад-Гирей, а за ним и бейлербей Буды Ибрагим-паша, которых спросили уже после окончания совета (на который их не пригласили), неожиданно запротестовали. Шурин самого султана, старый и храбрый наместник Буды, известный своим благородным характером, стоял на том, что сначала нужно взять в осаду Яварин, а в глубь Австрии послать татар, которые мгновенно превратят территорию врага в руины. Тогда император быстро согласится на все условия мира, выставленные ему Турцией. Поход на Вену, когда в тылу османской армии оставались многочисленные австрийские крепости, создающие угрозу коммуникациям турок, он считал чрезвычайно рискованным предприятием.
Великий визирь не простил ему этого выступления и в глубине души поклялся отомстить паше, дождавшись какого-либо промаха с его стороны. Значительно более крупный разговор предстоял с ханом. Мюрад-Гирей также считал, что вначале нужно взять Яварин и Комаром, послать часть войск на опустошение австрийских земель, а перезимовав с армией в приграничье, в следующем году завладеть разоренными землями. Он предостерегал великого визиря в отношении немецкого короля, который носил титул императора, верховного властителя христианских государств: наступление на его столицу может привести к тому, что даже те гяуры, которые ведут с ним войну, поспешат к нему на помощь. Такого же мнения был и Ибрагим-паша.
Так как остальные военачальники приняли план Кара-Мустафы без какого-либо сопротивления, решение о походе на столицу Австрии было советом одобрено. Однако мстительный визирь не простил хану его выступления и в душе уже строил планы лишить того трона, хотя официально никак не проявлял своего нерасположения к нему. Разногласия, возникшие в турецком командовании в самом начале военных действий, постепенно углублялись, что в будущем оказало немаловажное влияние на ход всей кампании.
Впрочем, Кара-Мустафа и другие военачальники были оптимистами. Силы, сосредоточенные у австрийской границы, были огромными. Они состояли из 20—30 тысяч янычар под командованием визиря Бекри-Мустафа-паши, горячего, хотя и малоодаренного сторонника великого визиря, 10—15 тысяч наемных сипахов, 15—20 тысяч крымских татар хана Мюрад-Гирея, 15—20 тысяч венгров Тёкёли, 5000—6000 молдаван их владетеля Дьёрдя Дука, такого же числа валахов Сербана Кантакузино, прибывших несколько позже, а также из многочисленного народного ополчения и военных отрядов провинциальных феодалов. Их состав приводится на основании турецких хроник, изданных Зигмунтом Абрахамовичем, а максимальная численность — согласно данным секретаря английского посла в Стамбуле, имевшего в то время доступ к архивам Порты, данные которого представляются наиболее достоверными.