Тот же сюрприз ждет вас и в квартале Сен-Оноре, где сады Елисейского дворца, сады особняков Ротшильда (ставшие один – Межсоюзным клубом, другой – помещением американского учреждения); сады Английского посольства, занимавшего с 1815 года особняк де Шароз, покинутый Полиной Боргез, и включившего в свои владения особняк Перер; сад особняка Пилле- Вилль образуют все вместе другой малоизвестный парк. Потому что «аристократические кварталы» всегда перемещались к западу. Во времена наибольшего процветания «благородного предместья» долина Монсо, Шайо, Отей, Пасси находились в сельской местности. Для Бальзака пойти обедать в ресторан «Роше» (теперь втиснутый в улицу того же названия) означало «отправиться в поля». Квартал Монсо был построен после 1870 года; Филипг? Эриа рассказал нам его историю в романе «Семья Буссардель». Художники построили здесь маленькие разрозненные особнячки так вольно и так хаотично, что вилле в стиле Ренессанс навязано соседство с готическим павильоном, и оба здания украшены застекленными мастерскими. Вы еще увидите несколько таких достойных осуждения фантазий на улицах Прони, Ампер и на площади Мальзерб.
Потом появились строители «доходных» домов, которые заполнили восьмой и семнадцатый городские районы шестиэтажными домами, безличными, зажиточными и такими же вместительными, как те, в которых жили родители Марселя Пруста,- с гостиными, украшенными стенными коврами, эркерами, вечно зелеными растениями, с резными ларями в столовых и цветными стеклами в окнах. Комфортабельное уродство. И наконец, продолжая движение к западу, районы Шайо, Пасси, Отей образовали шестнадцатый округ. «Жить в шестнадцатом округе – это значило провозгласить свои принципы»; это значило признать себя крупным буржуа. Кто хочет в богатстве сохранить стиль богемы, ищет более оправданный компромисс между комфортом и географией. Для таких эстетов жизнь в Пале-Рояль – вполне приемлемое решение, такое же, как снять квартиру во флигеле какого-нибудь старого особняка в районе, где жила семья Германт. Но житель шестнадцатого округа, подобно старшему лесничему казенных лесов, «как правило, гордится своим положением». Впрочем, внутри самого шестнадцатого округа есть нюансы, которые вы постепенно уловите. Квартал Шайо более роскошный, более коммерческий: тут находятся гостиницы типа «Палас» и живут известные портные. Квартал Пасси – смешанный.
Камилл Писсарро. Проезд Оперы. 1898
В нем есть места очень богатые, такие, как Лa Мюэтт, где Европейская организация экономической кооперации построила свои конторы в старинном парке Анри Ротшильда, но также и улицы «мелкобуржуазные», как сказали бы в Москве. Отей более откровенно провинциален. До войны 1939 года я ездил туда навещать Жака-Эмиля Бланша в его просторном доме, похожем на нормандское шале, где этот большой художник плакался на нищету посреди своих Коро, Мане, Писсарро на принадлежавшем ему обширном участке земли, квадратный метр которого уже тогда стоил астрономическую сумму.
Как Англия не составляет части континента, а только соседствует с ним и участвует в жизни Европы, так Нейи на Сене не является кварталом Парижа. Это провинциальный город, который находится во взаимно выгодных отношениях с Парижем,- город, полный свежего воздуха, спокойный, очень приятный для больших семейств (мать водит детей на прогулку в Булонский лес) и для писателей, ценящих тишину в десяти минутах от площади Этуаль. Бодлер, Теофиль Готье, Ла Варенд, Монтерлан некогда жили в Нейи. У Мориса Барреса был дом на бульваре, названном теперь его именем. Роберт де Монтескью снимал здесь в аренду Павильон муз, где молодой Марсель Пруст с восхищением и скрытой усмешкой принимал участие во многих пышных празднествах. У Айседоры Дункан была студия на улице Шово.
Благодаря чистоте воздуха в Нейи находится множество клиник, включая великолепный американский госпиталь. В родильных домах процент рождаемости так велик, как ни в одном городе Франции; тысячи парижан родились здесь и становились на несколько дней нейилеенцами (так следует называть жителей Нейи). Впрочем, продвижение к западу никогда не прекращается. Так как в Париже строят мало, то парижане селятся в Сюрен, Булони, Сен-Клу, Вилль-д'Авре, Гарш и Сен-Жермен-ан- Ле. Великий Ален, Монтень нашего времени, жил в Везине, и братья Таро долго были парижанами Версаля.
Площадь Оперы
В начале нашей прогулки я вам предложил возвратиться из леса к центру Парижа через Елисейские поля и улицу Риволи. Но Париж обладает целой системой больших путей, параллельных Сене, и на этот раз мы сделаем переход с запада на восток через бульвар Мальзерб и Большие Бульвары.
Фасад Оперы. Группа «Танец» работы скульптора Карпо
Когда я был ребенком, меня восхищало путешествие в омнибусе по Бульварам – от Мадлен до Бастилии. Я поднимался на империал по узкой винтовой лесенке и в упоении глядел вокруг. Здесь перед моими глазами был весь Париж. В ту пору наиболее знаменитые театры находились в этом квартале. В театре «Водевиль» царила Режан; в «Варьете» любимая парижанами труппа (Ги, Брассер, Жанна Гранье, Лавальер, Макс Дерли) играла в пьесах «Король, Микетт и ее мать», «Зеленый костюм»; в театре «Жимназ» часто выступали Симона и Люсьен Гитри; театр «Ренессанс»; театр «Порт-Сен-Мартен», куда мои родители возили меня смотреть Сирано; театр «Амбигю», где шли «Разносчица хлеба» и «Два сорванца» и где публика принимала участие в представлении.
Не было недостатка и в прославленных кафе: «Кафе де ла Пэ»; кафе «Наполитен», куда иногда мы отправлялись лакомиться настоящим итальянским мороженым, с наивной надеждой вдруг перенестись с атмосферу Италии; кафе «Прево», шоколад которого пользовался исключительной славой. Вскоре я завел на Бульваре друзей-книжников: косматого мсье Флури, живописного мсье Рея, который был похож на Поля Судэ и издавал Жеана Риктю. Все это было опьяняюще, и все-таки во времена моей юности Бульвар больше не играл в жизни Парижа такой решающей роли, как во времена Бальзака или Оффенбаха. В период Второй империи и даже в начале Третьей республики слово «бульвардье» означало остроумие Парижа и вовсе не имело того презрительного смысла, который этому слову придавал позднее авангардистский театр. На Бульваре героических времен мужчины в цилиндрах приветствовали красивых женщин; лошади приплясывали на мостовой; «тигры», скрестив руки, стояли позади кабриолетов. «Мэзон Доре», «Кафе Англе» привлекали посетителей королевской крови, которых можно было увидеть в отдельных кабинетах вместе с принцами ума и красивыми актрисами. Принц Галльский долгое время был идолом Бульвара.
Прогулка на восток приближала к народным кварталам. Здесь Бульвар менял свой облик. Попадались любопытные нарушения уровня; лестницы поднимались (и еще поднимаются) к дорогам на горе, окаймленным перилами. В начале XIX века бульвар Тампль был чем-то вроде постоянной ярмарки, где слушали балаганные представления скоморохов. Немного поодаль находился цирк Франкони, куда в 1840 году Жорж Санд водила своих детей. Торговцы напитками, цветочницы с тележками предлагали свои товары гуляющим. Бульвар Сен-Мартен; здесь проходишь мимо ворот Сен-Мартен, которые, так же как ворота Сен-Дени, чудом уцелели от градостроителей. Именно в этом квартале при аполеоне III барон Османн проложил перпендикулярно к Большим бульварам Севастопольский бульвар, затратив на это такие огромные суммы, что Жюль Ферри написал по этому поводу памфлет: «Фантастические счета Османна». Художники плохо отзывались в прессе об этом префекте Второй империи, разрушившем старые и живописные кварталы; однако надо признать, что, не будь его, было бы невозможно в наши дни передвигаться по Парижу.
Комеди Франсэз
Настоящий, подлинный Бульвар тот, что посвящал в звание «бульвардье», тот, где торжествовал победу «Милый друг» Мопассана, составлялся из бульвара Монмартр и бульвара Итальянцев. Переулки были скрытные и причудливые: пассаж Оперы, пассаж Панорамы связывали Бульвары с задними улицами. Лицеисты искали в этих переулках подпольные книжные лавки. Солидные и даже пользующиеся известностью магазины соседствовали здесь с подозрительными лавчонками. Некоторые из этих скрытых пассажей уцелели; но пассаж Оперы был уничтожен удлинением бульвара Османна, который ныне упирается в перекресток Ришелье-Друо, полностью разрушив этот священный для меня уголок. Быть может, операция и была удачной, но как привыкнуть к тому, что после вмешательства косметической хирургии любимое лицо, которое мы любили таким, как оно есть, приобрело правильные черты.
Нотр-Дам… Конкорд… Я вам говорил: «Вот сердца Парижа!» Но у Парижа на самом деле три сердца. Странная анатомия для человека, но приемлемая для города. Третье сердце – это площадь Оперы. Не знаю, любите ли вы здание Оперы архитектора Гарнье. Что касается меня, я на него не смотрю. «Опера – это опера»,- как сказала бы Гертруда Стейн; как Эйфелева башня – это Эйфелева башня; как Монблан – это Монблан. Можно ненавидеть в памятниках Гарнье навязчивую роскошь, бесчисленные позолоченные орнаменты, символические статуи, но нельзя отрицать, что в этом стиле есть своя мощь. В парадные вечера на большой лестнице, по сторонам которой стоят гвардейцы в белых рейтузах, касках, с саблей в руке,- мрамор и золото хорошо обрамляют белые плечи а ла Винтергальтер. В зале вам вспомнится ложа бенуара принцессы Германт и тот тусклый свет, где блуждал монокль мсье де Паланси под ложей Мартен-Беллем. На самом же деле после двух войн вы будете чаще наблюдать в Опере демократическую толпу: пиджаки и короткие платья. Пусть это вас не шокирует.
Старые улицы между бульваром Сен-Жермен и Сеной
Для авеню де л'Опера с трудом находишь определение. На ней нет ни космополитического оживления Бульваров, ни роскошных магазинов Рю де ла Пэ. Лучше понимаешь, чем она не является, чем то, что она есть. Широкая и полезная, она все же кажется безликой. Но она соединяет два наших великих национальных театра: Оперу и Комеди Франсэз. Я хотел бы, чтобы вы во время своего пребывания в Париже провели много вечеров во Французском театре. То, что я вам говорил (в Фобур Сен-Оноре) о Лафонтене, верно также и в отношении Мольера, Корнеля, Расина, Мюссе. Французы воспитаны своими классиками больше, чем им самим об этом известно. Нравами французов, их любовью повелевают воспоминания, едва ими осознанные. Вы узнаете Францию в Доме Мольера и получите там изысканное удовольствие. К Комеди Франсэз относятся так же, как к Французской Академии. И о той и о другой говорят много плохого; это доказывает, что они живы, к умирающим относились бы с более безразличной снисходительностью. Передовой актер Жан- Луи Барро пишет: «Я всегда буду советовать актеру пройти через Комеди Франсэз…» Я говорю вам: «Я всегда буду советовать иностранке быть неизменно преданной Французскому театру».
Менильмонтан. Улица каскадов
В районе, расположенном между Бульварами и улицей Риволи, ferra incognita 15*, вам нужны вехи. От площади Оперы начинается большая, идущая вкось дорога, улица Четвертого Сентября (это дата провозглашения Третьей республики), которая ведет к фондовой Бирже. Вы отметите, что Биржа, как церковь Мадлен,- храм в греко-римском стиле. Это императорская и латинская сторона Парижа (арки Этуаль и Карусель, мемориальные колонны с барельефами, идущими по спирали) – все это нам завещала Первая империя. Наполеон брал за образец Цезаря, и Луи Давид был его художником. Не просите меня объяснять вам тайны Прокуратуры и Биржи. Я в них никогда ничего не понимал. Читайте «Деньги» Золя и «Падение тел» Мориса Дрюона, и вы убедитесь, что мир спекулянтов мало изменился. Быть может, оживление на галерее, крики покупающих и продающих на ступеньках храма вас на мгновение позабавят.
К югу от Биржи – квартал Ле Сантье. Это тот квартал, который, находясь в Париже, более других напоминает Сити в Лондоне. Здесь в старых домах столетние династии продают ткани или превращают их в одежду; здесь также группируются все виды товаров, связанные с производством одежды: позументы, пуговицы, нитки, блестки. Большие здания на улице Реомюр соответствуют требованиям активной парижской торговли. Поэт Парижа, Жюль Ромен, хорошо сказал об улице Реомюр: «Шум улицы Реомюр. Самое название ее похоже на пение колес и стен, на сотрясение домов, на вибрацию бетона под асфальтом, на гудение подземных поездов, на шорох людской толпы между туманным воздухом и каменными громадами. Улица поистине столичная. Русло, прорытое рекой новых людей. Еще не совсем взошел XX век над двумя колокольнями вдали. Но уже лежат его отблески на лицах у прохожих, отражаются в стеклах больших конторских зданий. Уже услужливо действует его въедливый дух. Он еще не командует во всеуслышание. Но рука его узнается повсюду. Он по-своему располагает толпу, быстро переделывает витрину. Рука века проникает в глубь конторских помещений, где лампы всегда зажжены. Это она стучит на пишущих машинках и, роясь в задних комнатах лавок, вырывает из них сумрак точно сорную траву…» 16*
И, наконец, если с Бульваров через Монмартр вы направитесь к юго-востоку, то попадете в обстановку другого романа Золя – «Чрево Парижа»; Центральный рынок, как и Биржа, мало изменился со времен Ругон-Маккаров.
В квартале Центрального рынка