«Господин Йоган.»
«Что произошло?» — совсем тихо спросила Мария.
«Ничего, — говорю. — Треплют что попало. Эй, давайте там поживее и хватит глупостей.»
Она, однако, услышала и пошла в канцелярию. Йоган заверил ее, что действительно собирается жениться.
«При таких рыночных ценах, — сказал он, — у меня нет иного выхода. Пойми, что тут даже и речи нет о любви. Если я не сделаю этот шаг, то предприятие пойдет к чертям.»
Немного погодя я видел, как она выходит еле-еле, словно собирая силы на каждый шаг. Она пошла куда-то наверх. Приближался обед — от нее никаких вестей. Я поднялся посмотреть, где она. Нашел на постели в одном из номеров. Наглоталась вероналу. В больницу мы ее отвезли уже остывшую.
— И она умерла, да? — спросил я, посмотрев на часы.
— Спасли. В сущности, ничего не спасли. Из больницы выписали развалину. Растаявшую, угасшую, да и тут у нее что-то сдвинулось, — Анри постучал пальцем по лбу. — Йоган снова ее взял. Из жалости, как он сказал. Бесплатные работники не каждый день попадаются.
— А потом? — спросил я и снова посмотрел на часы.
— Что потом… Прошло еще много лет. Мария делала самую черную работу, мыла заплывшие жиром котлы и терла паркет. На другое уже больше не годилась. Раздавил ее Йоган — вот и все. Тут все кого-нибудь давят, чтобы добраться до виллы, до магазина, до отеля. Поднялся, говорят, по общественной лестнице. А лестница-то эта, господин, — людские головы и сердца, доверчивые головы и мягкие сердца. Наступай на них и иди наверх!
Анри поднял рюмку.
— А как приятель твой — официант?
— Ничего. Живет.
— Ты себя имеешь в виду? — спросил я.
— Себя или кого другого — какая разница. Марии вот больше нет.
— Значит, все-таки умерла.
— Можно и так сказать. В последние годы совсем одряхлела, поседела, дрожь появилась. Уже и на черную работу не годна стала. С головой у ней тоже, как я сказал, было не в порядке. Многое из случившегося позабыла, а жила небылицами. Все думала, что где-то у нее есть сын, что надо о нем заботиться.
«Слушай, миленькая, — сказал однажды хозяин. — Ты думаешь, это справедливо, что я тебя содержу, а ты ничего не делаешь. Ты же знаешь, что положение у меня и без того не розовое.»
«Что делать, Йоган, нету у меня сил. Найди мне что полегче и увидишь — не откажу. Мне же ведь надо и о сыне думать, правда? Когда-нибудь мальчик вернется. Что я ему дам?»
«Конечно, — говорит. — Будешь работать, а заработанное станем откладывать. Сыну ведь тоже нужно свое.»
И устроил ее. Догадываетесь, наверно? Просит милостыню с увядшими цветами из ваз. Не к чему выбрасывать чуть привядшие цветы.
— А ты все еще при этом человеке?