«Ты очень хорошо знаешь, что. Не открою тебе ничего нового, если скажу, что есть люди, которые приходят сюда в какой-то мере и из-за тебя, потому что — да что там — потому что ты красива, нравишься. Неужели настолько трудно быть с людьми полюбезнее? Если нахал пристанет, оттолкнешь его, разумеется, но обязательно ли бить и вопить по лестницам, чтоб весь свет решил, будто «Юнгфрау» стал вертепом? Не надо забывать, что наше благополучие — лишь фасад. В действительности положение у меня просто ужасно. Здание заложено до последнего гвоздя. Нет банка, в котором бы я не был должником. Тут даже рюмки и вилки не наши. Пропустим хоть один срок выплаты — и отель пойдет к чертям.»
Как бы там ни было, они вроде помирились и все закончилось поцелуями и объятиями. Но дело в том, что спустя месяц скандал повторился. Был ли и удар по морде, не знаю, но крики доносились до самого низу.
На этот раз Йоган ничего не сказал. Он вообще перестал говорить с Марией. Та хотела ему рассказать, объяснить, умоляла понять — он молчал. Только тот, кто знает ее любовь, может догадаться, какую она пережила за эти дни тревогу. Мысль о потере Йогана доводила ее до умопомрачения. А тот молчал. Она с ним заговорит, а он повернется спиной или — хлоп дверью — и выйдет. В конце концов, когда Мария однажды снова завсхлипывала, он сказал:
«Этот плач излишен. Я для тебя ничто. Ничего не поделаешь, вывод приходится сделать такой.»
«Йоган, как ты можешь такое говорить. Ты для меня всё, милый — я готова исполнить и самое мелкое твое желание, только не посылай меня больше наверх по номерам.»
«А пурбуары? — спросил Йоган. — Оставим уборщице, да? Чтоб она половину в карман себе прибрала?»
На лице Анри снова появилась кривая усмешка:
— Вы, может, решили, что она возмутилась такой мелочностью. Вот только для здешних людей, господин, чаевые — это совсем не мелочь. Так или иначе, Йоган в конце концов заговорил, и женщина была готова на все, лишь бы он стал нежным, как раньше. В конце концов он снова оттаял и вся история, наверно, опять закончилась объятиями. Мария поведала, какую муку испытала за те дни, он признался, что для него конец был уже совсем близок, да все такое.
Так что Мария продолжала разносить кофе и напитки и держаться с клиентами любезно. Результат любезного поведения в гостиничных номерах вам, полагаю, известен. Чем гостеприимнее улыбается женщина, тем больше клиенту хочется воспользоваться этим гостеприимством до предела. И однажды случилось то, что и должно было случиться. Какой-то турист посягнул на Марию, та при мысли о Йогане не посмела закричать, турист оказался сильнее — вот и все.
Я видел, как она вошла в канцелярию Йогана с побледневшим лицом и полузакрытыми глазами. Затем Йоган вылетел из кабинета и убежал наверх. А немного погодя вновь спустился, уже спокойный и тихий. Сумма за нанесенную обиду, наверно, оказалась достаточно круглой.
Анри замолчал и облизнул губы.
— Еще немного коньяку? — предложил я.
Тот кивнул.
— Интересно, когда пью, начинаю говорить, а как разговорюсь, тут же выпить хочется. Замкнутый круг, знаете.
Принесли новую рюмку.
— В сущности, чтоб не быть несправедливым к Йогану, нужно сказать, что в первое мгновение и он ходил, как отравленный. Нелегко ведь делиться с прохожими женщиной, которая до вчерашнего дня была лишь твоей. Но тут сыпались деньги. И все остальное впридачу.
Если кто страдал по-настоящему, так это Мария. К отвращению и обиде примешивался страх потерять любимого человека. Йоган поспешил ее успокоить: происшедшее ничего не изменило в их отношениях, сейчас он ее любит даже больше, чем когда-либо, и так далее.
А спустя некоторое время случай повторился. На этот раз хозяин воспринял все совершенно спокойно и, как я понял, выудил компенсацию еще ловчее. Для него весьма выгодным было то обстоятельство, что Мария сопротивлялась всерьез. Значит, не могло быть и мысли о шантаже.
«Такую сумму заставил его отстегнуть, — сказал он Марии, — что надолго запомнит.»
«Умоляю тебя, Йоган, верни эти деньги и больше никогда не посылай меня наверх.»
«Вернуть деньги? С ума ты, что ли, сошла? Ты имеешь вообще представление, какая это сумма? Еще бы несколько таких сумм — и совсем выплывем.»
«Но разве ты не видишь, что превращаешь меня в шлюху? И ты меня возненавидишь, и я сама себя возненавижу. Умоляю, положим этому конец!»