Грэмп проковылял обратно к шезлонгу и обнаружил, что полотно насквозь мокрое. Автоматическая косилка кончила подстригать газон и теперь, размотав шланг, поливала лужайку.
Бормоча ругательства, Грэмп зашел за дом и опустился на скамейку около заднего крыльца. Он не любил здесь сидеть, но ведь больше нигде нет спасения от этой механической уродины… Взять хоть этот вид: сплошь пустые, заброшенные дома, все палисадники бурьяном поросли.
Правда, одно преимущество есть: можно внушить себе, что ты туг на ухо, и забыть о каскадах твича, изрыгаемых приемником. Из-за дома донесся чей-то голос:
– Билл! Билл, ты где?
Грэмп повернул голову:
– Здесь я, Марк, здесь. Прячусь от этой чертовой косилки.
Из-за угла появился Марк Бейли, он пыхтел сигаретой, которая грозила подпалить его косматые баки.
– Что-то ты рано сегодня, – заметил Грэмп.
– Сегодня не придется нам сыграть, – ответил Марк.
Он доковылял до скамейки, сел рядом с Грэмпом и добавил:
– Уезжаем…
Грэмп стремительно обернулся.
– Уезжаете?
– Ага. Перебираемся за город. Люсинда наконец уломала Герба. Всю голову ему продолбила, дескать, там такие чудесные участки, и все переезжают, зачем же нам от людей отставать.
Грэмп судорожно глотнул.
– А в какое место?
– Не знаю точно, – ответил Марк. – Еще не бывал там.
Где-то на севере. На каком-то озере, что ли. Десять акров отмерили. Люсинда на сотню замахнулась, но тут Герб уперся, мол, хватит и десяти. И то, столько лет городским палисадником обходились.
– Бетти тоже на Джонни наседает, – сообщил Грэмп. –
Но он стоит насмерть. Не могу, говорит, и все тут. Дескать, на что это будет похоже, если он, секретарь Торговой палаты, и вдруг бросит город.
– И что это на людей нашло, – продолжал Марк. –
Прямо помешательство какое-то.