Ганзель ощутил внезапное, но оттого не менее приятное облегчение. Картина, полная непонятных и странных штрихов, мгновенно прояснилась. История с разумным поленом, кажущаяся бредом душевнобольного, и в самом деле оказалась бредом душевнобольного. Когда старик, волнуясь, толковал про деревянного человека, Ганзель был сбит с толку его напором, но теперь, когда он стал толковать про ключ от камина, ситуация сделалась очевидной.
Нет ничего удивительного в том, что почтенный «шарманщик» выжил из ума на старости лет. Редко кто, занимаясь геномагией, сохраняет полноценный разум – чары исподволь, год за годом, забирают все человеческое. Старик, в сущности, не виноват в своем недуге. А вот он, Ганзель, дал маху, пустив его в дом. Надо было сразу за шкирку и… Не поздно ли сейчас? И одобрит ли Греттель подобные меры?
- Вот что, - сказал наконец Ганзель нарочито миролюбивым тоном, - Я сейчас схожу к госпоже геноведьме и спрошу совета по вашему делу, а вы извольте ждать тут.
Папаша Арло с готовностью закивал.
- Быстрее, умоляю вас! Дело жизни и смерти! Мало ли чего он натворит с этим ключом!
- Ждите здесь, - устало попросил Ганзель.
* * *
Лаборатория располагалась в подвале, и чтоб попасть в нее, пришлось миновать грязную, обильно покрытую пылью и паутиной, лестницу. Служанка наотрез отказывалась даже приближаться к обители геномагии, считая, что обратится в клопа, стоит лишь коснуться двери. Ну а сама госпожа геноведьма пыли попросту не замечала. Как и многих других вещей в окружающем мире.
Ганзель предупредительно постучал в дверь и, не получив ответа, зашел.
- Сестрица!
Ганзель терпеть не мог лаборатории и без существенной причины старался ее не посещать. Он не верил в то, что может превратиться в клопа, он даже знал предназначение некоторых приборов, но все равно, стоило ему оказаться здесь, в царстве булькающих сосудов и чмокающих автоклавов, пыхтящих горелок и шипящих колб, на душе становилось до крайности неуютно.
Словно оказался во рту огромного чудовища и сам не знаешь, когда его угораздит захлопнуть пасть. Кроме того, он знал, что невзрачные на первый вид жидкости, заточенные в сосуды разной формы и цвета, могут быть смертельными ядами или злокачественными нейро-агентами, способными за минуту превратить человека в дергающийся ком бездумной протоплазмы. Тут уж позавидуешь клопу…
Здесь не имелось чучела крокодила, которое, согласно сказкам, должно висеть в жилище каждой геноведьмы, не было курительниц, источающих ядовитый запах, и летучих мышей. Напротив, здесь все было обставлено с хирургической чистотой, но именно от нее делалось как-то неуютно, точно эта стерильность пропитывала сам воздух лаборатории.
Именно в таких местах, подумалось Ганзелю, и творятся самые отвратительные генетические чары. Не в подземельях, пропахших серой, а в таких вот лабораториях, где изгнан сам человеческий дух, где все бесстрастно, холодно и стерильно.
Греттель сидела на своем обычном месте, почти скрывшись за лабораторным столом. Как и следовало ожидать, его прихода она попросту не заметила. Судя по всему, с точки зрения геномага человек не очень-то отличается от пыли под ногами. Греттель была в своем обычном халате, давно утратившем изначальный цвет и кажущемся серым на фоне ее снежно-белых волос, неровно обстриженных и собранных в небрежный пучок. Она смотрела в окуляр неизвестного Ганзелю устройства, время от времени делая быстрые пометки на листе бумаги. Около дюжины пустых чашек из-под чая, хаотически размещенные на горизонтальных поверхностях, указывали на то, что госпожа геноведьма находится где-то в середине своей обычной трехдневной вахты.
Греттель была в лаборатории, но, если бы ему вздумалось сказать, что ее здесь нет, это тоже было бы правдой. Здесь находилась лишь ее оболочка, безразличная, отстраненная, холодная. Некоторый объем биологических органов и тканей, в которых протекали процессы метаболизма, не более того. Сама Греттель находилась где-то еще, отключившись от всех каналов информации, и вообще от того мира, где находился Ганзель. В каких мирах сейчас путешествовало ее пытливое сознание, он не хотел даже представлять.
Но все-таки он должен был попытаться.
- Сестрица!
Она даже не взглянула на него. Только рука немного дернулась, чертя уродливую, как паучья паутина, химическую формулу.
- Ужасное происшествие в Офире! – привыкшие к мертвой тишине, беспокойно зазвенели реторты в лаборатории, - Срочно требуется помощь геноведьмы! Генномодифицированный турнепс на днях проглотил целую семью. Старика, его жену, их внучку, пса, кошку и, кажется, мышь. Говорят, это какая-то хищная мутация, которая поглощает чужую генетическую информацию, присваивая ее…
- Вздор.
Ганзель улыбнулся. Кажется, госпожа геноведьма все-таки периодически возвращалась в мир живых.