Толя только махнул рукой:
— Какой там последний шанс! Что тут такого?
— Как что? Пустыня! Ты понимаешь — Пустыня! Завтра, может, совсем поздно будет!
— Ну и что — пустыня? — отозвался Хан. — Сто лет — да что я, сто тысяч лет все так же лежало, и всех дел…
— И всех дел… — повторил Мирзоев. — Сейчас, как сто и тысячу лет назад, она засыпает дороги и поля, выпивает реки, расползается даже по морскому дну…
— Ну и что? — отозвался Хан. — Почистить да всякие там заграждения с умом построить — и все.
— Если бы с умом… Тупик. Давно тупик… Если традиционными методами — то можно только задержать. Чуть-чуть. В нашем масштабе времени. Но не в ее… А можно и не сопротивляться. Руками развести и бежать куда глаза глядят. Пока еще остается, куда бежать…
— Ну ты даешь, — вроде бы даже искренне удивился Хан, — откуда такая трагедия? Пока что все наоборот: мы же на пустыню наступаем. Ты в Голодной Степи был? Видел, как сейчас там — когда вода пришла?
— Ты правда не понимаешь? — Мирзоев пожал плечами и отвернулся к окну.
Толя тоже смотрел в окно, на желтый край песков, уходящих за горизонт. Можно не думать, а можно и вспомнить… Вспомнить, сколько раз приходили на ум странные мысли. Он давно уже живет на краю пустыни. Недалеко от райцентра, в Шаймергене, как раз вокруг опытной станции Мирзоева, лежали пески с повышенной электризацией. Задержавшись однажды на станции до темноты, Хан увидел плоские зеленоватые разряды, мгновенным сложным узором оплетавшие барханы, призрачные факелы коронных разрядов на гребнях и призрачных электрических «змей», стремительно стекающих с невидимых во мраке склонов.
— Когда-то я рассуждал так же, — отозвался Мирзоев, — знал о городах и царствах, погребенных песками, и думал, что тем людям не хватало техники, чтобы пробурить артезианские скважины, не хватало терпения, чтобы восстанавливать засыпанные каналы, не хватало знаний, чтобы высаживать деревья и травы, останавливающие пески…
— А что, правильно, — заулыбался Хан, — надо по науке жить, работать — и вся недолга.
— Ты сколько еще проживешь? — неожиданно спросил Мирзоев. И сам же себе ответил: — Еще лет пятьдесят, наверное.
— Э, жмешься, — возмутился Хан, — до ста лет, никак не меньше.
— До ста, так до ста. Там, — он указал на пески, — тысячу лет царства стояли. А теперь и следа не увидишь.
— Ну и что? Их время кончилось.
— А у пустыни не кончается. Она их выжила.
Мирзоев выговорил слово «выжила» с каким-то особым значением — словно термин, вмещающий в себе все понимание данного явления. И спросил:
— У тебя кинопроектор есть?
— А как же. Узкопленочный. Фильмы по технике безопасности крутим. На выходные могу дать. Хочешь взглянуть?
— Пойдем. Я тебе один фильмик покажу. Может, сговорчивым станешь.
— Не стану, — пообещал Хан, но, мельком взглянув на часы, все же повел Мирзоева в рэсовский кабинет техники безопасности.