— Прекрасно выглядишь, Дэйв. Подтянутый, загорелый. Должно быть, отлично смотришься на фоне наших задохликов из кампуса.
Они направились через обширную лабораторию в контору Мида, проходя мимо студентов, склонившихся над микроскопами или вперивших взоры в шкалы приборов приборов. Коллиера сейчас же охватило чувство возвращения, но радость тотчас пропала, когда до него дошла ирония ситуации: он испытал это чувство здесь, а не дома.
Мид закрыл дверь и указал Коллиеру на стул.
— Ладно, расскажи мне обо всем, Дэйв. Исследование в тропиках — дело нешуточное.
Коллиер откашлялся.
— Послушай, Джонни, если ты не против, — начал он, — мне бы хотелось сейчас поговорить о другом.
— Выкладывай, что там у тебя, дружище.
Коллиер колебался.
— Ты только пойми: то, что я скажу, должно остаться строго между нами, и скажу я это только потому, что ты мой лучший друг.
Мид подался вперед на своем стуле, юношеская живость сошла с лица, когда он понял, что его товарищ чем-то всерьез обеспокоен.
Коллиер все рассказал.
— Нет, Дэйв, — произнес Джонни, когда тот закончил.
— Послушай, Джонни, — продолжал Коллиер, — я понимаю, это звучит безумно. Но она с такой уверенностью настаивает, что ни в чем не виновата… честно говоря, я в полной растерянности. Либо она перенесла настолько сильное потрясение, что ее разум вытеснил воспоминания… про… про…
Он с хрустом сжал пальцы.
— Либо? — помог Джонни.
Коллиер глубоко вздохнул.
— Либо же она говорит правду.
— Но, Дейв…
— Знаю, знаю. Я уже был у нашего доктора. Клейнмана, ты его знаешь.
Джонни кивнул.
— Так вот, я был у него, и он сказал то же самое, то, чего ты не хочешь произносить. Что женщина не может забеременеть через пять месяцев после соития. Я это знаю, но…
— Но — что?