— Вокс — это корабль на ходу, — произнесла она. — Мы находимся на корме, значит, по отношению к Вокс- Кору здесь должна быть наветренная сторона.
— И что?
— А то, что мы могли остаться без руля.
Мне было невдомек, как это понимать (и что может служить «рулем» судну размером с небольшой континент), ясно было одно: Вокс-Кор сильно пострадал, а значит, помощь придет не так скоро, как надеялась Трэя. Мне показалось, что она пришла к такому же выводу. Помогая мне выкопать небольшую ямку для костра, она была насупленной и не склонной общаться.
У нас не было часов для отсчета времени. Когда перестали действовать стимулирующие препараты, я немного прикорнул и проснулся, когда солнце уже заходило. Стало прохладнее. Трэя научила меня пользоваться каким-то приспособлением из капсулы для разжигания костра.
Когда огонь разгорелся, я принялся обдумывать наше положение — то есть местоположение Вокса относительно берега Экватории. При мне Экватория служила форпостом в Новом Свете и пересадочной планетой на пути с Суматры через Арку гипотетиков. Если Вокс направлялся к Земле, то его путь должен был лежать к экваторианскому краю той же Арки. Поэтому я не удивился, когда сразу после заката в темнеющем небе начала мерцать вершина Арки.
Арка была сооружением гипотетиков и, соответственно, имела непостижимый масштаб. На Земле ее опоры покоились на дне Индийского океана, а вершина уходила за земную атмосферу. Ее экваторианский близнец имел те же размеры и был, возможно, в некотором смысле тем же физическим объектом. Одна Арка — два мира. Еще долго после заката ее верхушка продолжала отражать солнечный свет, серебряной полоской высоко в небе. За десять тысяч лет ничего не изменилось. Трэя застыла с запрокинутой головой и что-то шептала на своем языке. Когда она умолкла, я спросил, что это было — песня, молитва?
— Наверное, то и другое. Можешь считать это поэмой.
— Как она переводится?
— Она о небесных циклах, о жизни гипотетиков. В ней говорится, что не существует ни начала, ни конца.
— Я об этом ничего не знаю.
— Боюсь, есть многое, чего ты не знаешь.
Выражение ее лица при этом было очень горестным.
Я сказал, что не понимаю, что произошло с Вокс-Кором, но скорблю вместе с ней о ее потере.
Печальная улыбка в ответ:
— А я — о твоей.
До этого я не думал о случившемся со мной в таком смысле — как о потере, достойной траура. Но она была права: меня отрезали от дома десять непреодолимых тысячелетий. Все, что я знал и что было мне дорого, сгинуло.
Почти всю жизнь я только и делал, что возводил стену между собой и своим прошлым, но так ее и не выстроил. Чего-то тебя лишают, что-то ты сам отбрасываешь, а что-то несешь с собой, и это «что-то» — бесконечно, как мир.
С утра Трэя снова угостила меня препаратом из своего, похоже, неисчерпаемого запаса. Это было единственное утешение, имевшееся у нее для меня, и я с радостью принимал его.
— Если бы нам хотели помочь, то помощь бы уже пришла. Нельзя ждать бесконечно. Надо идти.
Трэя имела в виду идти в Вокс-Кор, пылающую столицу ее плавучего народа.
— Это возможно?