Все это разноплеменное и разношерстное общество сошлось в игорный дом, чтобы после тяжелых лишений вознаградить себя всеми удовольствиями, которые только можно купить за золото. Цель их — прожигание жизни, и они служат этому со всем пылом их необузданных страстей, так как не только пьют, играют и едят в этом вертепе, но и занимаются волокитством, а иногда пускают в ход ножи к отчаянию полицейских шерифов и констеблей.
Грязные диггеры, составлявшие все-таки большинство, одетые в лохмотья, в дырявых сапогах, но с поясом, полным золота, наслаждаются здесь, что называется, «вовсю» и сорят деньгами направо и налево.
Одни заказывают изысканные блюда и, бесцеремонно рассевшись где-нибудь, прямо пальцами отправляют их в рот. Другие отдыхают, беспечно растянувшись с ногами на шелковых диванах, и грубовато любезничают с яванскими танцовщицами, этими вампирами, которые до последней капли высасывают кровь и золото попавшего к ним в руки диггера.
Но зато как прекрасны эти баядерки Индийского океана со своими черными до синевы волосами, рассыпанными по плечам!.. Какой трепет охватывает европейца, когда их черные, бархатные глаза, опушенные шелковистыми ресницами, пронзают его душу своим горящим взглядом или когда он любуется их несравненным танцем!
Тут доктор снова остановился и отпил пуншу.
Баядерка и великан. — Дон Андрес Кухарес-и-Малинхе-и-Мирамонтес. — Два противника. — Достопочтенный сэр Артур Моррис держит пари с сэром Джимом Сондерсом. — Страшный поединок. — Смерть испанца. — Недолгое торжество великана. — Пари приходится разыгрывать. — Близкая высадка на землю. — Конец рассказа доктора Стефенсона.
Воспоминание о баядерках привело доктора в некоторое волнение. Легкая краска покрыла его лицо. Но стакан пуншу возвратил ему прежнее самообладание, и он спокойно продолжал:
— Мне вспомнилось одно ужасное событие, имевшее место тою ночью. Оно показало мне, до чего может дойти человек, не владеющий собой, подобно посетителям игорного притона в Бук-Стрите. Причиною была одна из баядерок.
По окончании танцев, о которых я только что сказал, одна из самых красивых танцовщиц проворно выхватила у ближайшего к ней диггера оловянную кружку и пошла с нею по рядам зрителей, собирая плату за танец. Обходя диггеров, она остановилась пред одним исполином, кентуккийцем, рассеянно строгавшим себе зубочистку из куска эвкалипта.
— Ну что, господин, — прощебетала она с обворожительной улыбкой, — доволен ли ты? Дочери больших озер так ли утешали себя? Ты никогда не любил? — и прелестная сирена, вполне заслужившая имя Райской птички, лукаво посматривала на гиганта своими пленительными глазами.
А «господин» стоял как истукан и в замешательстве вертел своим ножом. Его длинная, мускулистая фигура выражала ребяческую беспомощность. Перестав жевать свой табак, он смущенно-восторженным взглядом смотрел на стоявшую перед ним красавицу. В восторге раскрылся его огромный с желтыми зубами рот, но мог произнести только односложное «О!!.», выражавшее смесь восхищения и удивления. Наконец оцепенение прошло. Колосс порывисто сунул свою широкую руку в туго набитый золотом пояс и, выхватив оттуда полную горсть золотых слитков, стремительно кинул ее в подставленную кружку.
Сирена полуоборотилась, бросила своей подруге добычу, а сама, живописным жестом, откинув назад свои волосы, стремительно бросилась на шею колосса…
— Карамба! — вдруг раздался гневный голос. — Нет, черт возьми, ты не уедешь отсюда!.. Теперь у меня карманы пусты, зато сердце полно любви!.. Райская птичка, брось этого верзилу, иди лучше ко мне! Не то я перережу тебе горло! Это так же верно, как то, что я тебя обожаю и что зовут меня Андрес Кухарес-и-Малинхе-и-Мирамонтес.
Взрыв саркастического смеха, серебристо лившегося из розовых уст красавицы, был единственным ответом горячему ухажеру.
Та, которую так живописно прозвали Райскою птичкою, полураспахнула плащ, в который было укуталась, и, отойдя к горке подушек, небрежно оперлась на них, в ожидании, когда соперники перегрызут друг другу горло.
Предвкушая захватывающее зрелище, все присутствовавшие игроки бросили свои столы и, образовав широкий круг, приготовились, по своему обыкновению, держать пари на того или другого дуэлянта. Другие, рассевшись по диванам, нетерпеливо ждали начала кровавой драмы.
Два человека, готовые биться насмерть, представляли поразительную противоположность друг другу. Высокий, плечистый, мускулистый американский диггер являл живое воплощение грубой несокрушимой силы. Его же противник, имевший не более пяти футов росту, был одним из тех чистокровных испанцев, которые завтракают сигареткой, обедают луком и ужинают серенадой. Желтое, пергаментное лицо и черные глаза, горевшие подобно раскаленным угольям, сразу привлекали к нему внимание, присовокупите к этому еще сухую, жилистую фигуру, облаченную в поношенное платье, и перед вами — полный портрет этого сына дальней Испании.
— Хотите ли, — кричал он посверкивая зубами, — уступить мне синьору?
Гигант, при виде пигмея, едва доходившего ему до груди, только свистнул в ответ и сжал в огромном кулаке рукоятку ножа.
Между тем зрители, внимательно следившие за всеми движениями противников, стали заключать пари.
— Я полагаю, — сказал сэру Артуру Моррису почтенный Джим Сондерс, — что кентуккиец сотрет в порошок этого гидальго.
— Держу 100 долларов, что нет, — отвечал сэр Моррис.