— Хорошо, — одобрил Рогов. — Да и в другие города разошлите специальный циркуляр.
— И это делается, Михаил Иванович.
— Прекрасно. — Рогов поправил очки и тоже встал. — Хочу еще раз подчеркнуть, — он взглянул на Маршалка, — что дело это имеет большую политическую важность. Наш долг найти и вернуть народу украденные у него сокровища. Я не оговорился: сокровища создал народ, и они по праву принадлежат ему, а не духовенству. В декрете Совета Народных Комиссаров «О свободе совести» четко и ясно сказано, что никакие церковные и религиозные общества не имеют права владеть собственностью. Все имущество их объявляется народным достоянием. И еще: не нужно быть оракулом, чтобы предсказать, какой шум поднимут завтра писаки из «Русских ведомостей», «Нового слова», «Раннего утра» и им подобных изданий вокруг этого происшествия. Они-то постараются обвинить в случившемся большевиков.
Рогов взглянул на часы:
— Ну, не буду больше вас задерживать. Всего хорошего. А я сейчас на заседание президиума Моссовета. Вопрос о краже из ризницы включен в повестку дня.
Простившись с гражданским комиссаром, Маршалк и Розенталь вышли на улицу. Уже совсем стемнело.
— Давай, Васильевич, в Знаменский, — садясь с Маршалком в поджидавший у подъезда автомобиль, сказал шоферу Розенталь.
Рогов как в воду глядел, предсказывая реакцию на кражу из ризницы различных буржуазных изданий. Утром следующего дня быстроногие мальчишки, сгибаясь под тяжестью полных сумок, шумели на площадях и главных улицах Москвы громче обычного. Москвичи давно привыкли к сообщениям о вооруженных налетах, грабежах и убийствах, которыми буржуазные газеты изо дня в день пичкали своих читателей, но то, что выкрикивали сегодня разносчики газет, не могло не насторожить даже самых равнодушных.
— Разгром патриаршей ризницы!
— Россия лишилась своих древних сокровищ!
— Советы в смятении!
Да, это была настоящая сенсация. Газеты расхватывались и тут же, на улице, жадно читались. Многие читали вслух. Вокруг таких мгновенно возникали группки слушателей. И конечно, недостатка в комментариях прочитанного не было.
— Одну минуточку, господа, одну минуточку! — восклицал высокий и худой, слегка сгорбленный чиновник в форменной шинели почтового ведомства. — Сейчас, сейчас, ищу самое главное, — с лихорадочной поспешностью проглядывал он «Русские ведомости». — Ах, да, вот оно: «В советских кругах, прикосновенных к Кремлевскому управлению, разгром ризницы вызвал большое смятение». Вы понимаете — большое смятение! — повторил чиновник, подняв для большей убедительности большой палец.
— Может, из них же кто и причастен, прости меня, господи? — перекрестился стоявший рядом монах. — Раз бога не признают, супостаты, значит, и на господнее имущество могли польститься.
— Даже вполне такое может быть, — поддакнул толстяк в суконной поддевке. — Комиссаровым женкам украшения спонадобились. Ну и... — Оглянувшись, он увидел, что шедшие мимо рослый, плечистый матрос с деревянной коробкой маузера на боку и молодой парень, по виду из гимназистов, при его последних словах сбавили шаг.
— ЧК! — шепнул толстяк и поспешил выбраться из толпы.
Заторопились в разные стороны и остальные.
— Ну и сволочи! — в сердцах сплюнул моряк, глядя в быстро удалявшиеся спины.
— Правильно вчера комиссар говорил, — сказал его спутник, — злорадствовать будет обыватель и всякая контра, большевиков во всем обвинят. Жаль, Корней, что ни тебя, ни Ивана на оперативном совещании не было.
— Так мы же с хлопцами банду Кольки Французова брали, — ускоряя шаг, пояснил матрос. — Вот тип, в четырнадцатом году его осудили за 15 убийств и 30 грабежей. Дали двадцать лет каторги. Керенский его пожалел, выпустил из тюрьмы, и он снова за старое взялся. Отстреливался, гад! Милиционера одного ранил. Ну, мы двоих его дружков положили, остальные сдались... А что, на оперативке интересно было?
— Маршалк рассказал о результатах осмотра колокольни, назвал приметы некоторых украденных вещей и велел захаживать в ювелирные магазины и мастерские, на рынках смотреть, расспрашивать швейцаров и другой персонал ресторанов и гостиниц.
— Ишь ты! — сказал матрос. — Все это мы и без него уже знаем. Потом что было?