Шарон отшатнулась и закашлялась, когда костер бросил ей в лицо клуб едкого дыма. Отступив в сторону, она заметила, что Роберт так и впился глазами в ту самую фотокарточку. Щеки сразу же залила пунцовая краска. Ее смущало не то, что на фотографии был Фрэнк. Это старый снимок восьмилетней давности, она сделала его на семейном празднике. Потом увеличила первоначальный отпечаток.
Стыд овладел Шарон из-за того, что почти весь импровизированный портрет ее кумира был покрыт поцелуями — предательские следы губной помады остались там, где она — ужасно и вспомнить — с детским сладострастием прижимала фотографию к своим губам.
Шарон жгло смущение, такой мучительной неловкости ей еще не доводилось испытывать. Она вся сжалась, готовая услышать издевательский смех Роберта и противясь желанию сорваться, выхватить у него снимок.
Но вместо того, чтобы засмеяться, Роберт просто перевел взгляд с фотографии на нее… На ее губы… — болезненно мелькнула в тот же миг догадка. И снова на фото.
Шарон не могла больше выносить этой немой, выматывающей душу сцены. Кто дал ему право пялиться с таким наглым цинизмом? Кому позволено так издеваться над самым сокровенным? Нервы не выдержали… Она подскочила к нему, взмахнув рукой, чтобы отнять снимок. Роберт моментально среагировал и обнял ее свободной рукой. Фотография осталась у него.
— Пусти меня, — требовала Шарон, почти в бреду, забыв о сдержанности и достоинстве. Гнев и унижение переполняли ее. В отчаянии она колотила Роберта в грудь, неистово извиваясь, хотя сразу же почувствовала, что вырваться не удастся.
Пусть у нее не было никаких шансов. Разум отдавал в этом отчет, но все оскорбленное естество отказывалось подчиниться и кротко принять поражение.
Роберт был на голову ее выше и по меньшей мере килограммов на тридцать тяжелее. К тому же она прекрасно знала, что он регулярно плавает и бегает, и вдобавок владеет искусством айкидо. Неудивительно, что ее истеричные попытки освободиться только изматывали силы.
И все же она боролась, шипя сквозь сжатые зубы:
— Отпусти меня, мерзавец… И верни мне мою фотографию…
— Твою фотографию… — Роберт вновь рассмеялся. О Господи, отдалось у нее в голове, хоть бы закрыть уши руками…
— Полагаю, это были самые страстные из тех поцелуев, что ты когда-либо дарила мужчинам. Верно, кузина? В конце концов…
— Конечно же нет, — соврала Шарон. Провалиться ей на этом месте, если она позволит этой скотине сделать ей еще больнее.
— Нет? — ласково поинтересовался Роберт, по-кошачьи зажмурившись, когда она неосторожно взглянула на него. — Так кто же этот счастливчик? Конечно же, не Фрэнки — ведь, если верить тебе, он единственный, кого ты любила… Единственный, кого ты могла бы любить…
Шарон покраснела, сообразив, что Роберт сейчас дословно повторяет ее собственную, сбивчивую тираду, которой она в шестнадцать лет ответила на его ядовитый вопрос: не излечилась ли «прелестная сестрица» от безнадежной любви к его младшему брату?
— Ты никого из моих мужчин не знаешь! — выпалила Шарон, стараясь, чтобы эта реплика прозвучала как можно бойче.
— Похоже, что их не знает никто, включая и тебя, — язвительно возразил ей Роберт.
— Это неправда! — все еще пыталась выкрутиться она.
— Неправда? — усмехнулся Роберт. — Что ж, давай проверим?..
Прежде чем она успела сообразить, в чем дело, он каким-то образом сделал так, что она на мгновение потеряла равновесие и инстинктивно вцепилась в него, чтобы удержаться. Роберт воспользовался этим, чтобы еще крепче обхватить ее уже не одной, а обеими руками, прижав к себе так крепко, что она почувствовала налитые, твердые, как у античной статуи, мышцы его тела и… такое же каменное бесстрастие.
— Послушай, — начала она, автоматически откинув голову назад, чтобы взглянуть на него и показать, как она сердита. Но слова застряли у нее в горле, когда она увидела, как он на нее смотрит… на ее губы… И сердце бешено понеслось в том будоражащем прерывистом ритме, от которого дыхание ее участилось, все мышцы напряглись, а губы слегка приоткрылись. Словно воздуха не хватало во внезапно сжавшейся груди…
Тихий звук — протест или нежный стон, она не могла бы сказать, — вырвался у нее. И тут же исчез, властно поглощенный долгим, глубоким поцелуем Роберта.