Горячие глаза Ирины Викторовны недобро заблестели.
«Боже мой, да отчего же младший научный сотрудник Полякова так не любит следователя, а? — спросил себя капитан Алексин. — Такой взгляд, пожалуй, одним характером не объяснишь».
Кабинет главного хранителя представлял собой небольшую часть музейного зала, отделенную выкрашенной в белый цвет фанерной загородкой. Все пространство его стен занимали различного размера пестрые холсты без рам. Привычных табличек с названиями на картинах не было. Вместо них с боков торчали белые, похожие на аптечные, ярлычки. На них ярко-лиловые цифры и буквы — шифр, по которому в специальной картотеке можно найти соответствующую данной картине карточку с названием, именем автора, указанием года создания и состояния сохранности.
На письменном столе, за которым сидел главный хранитель, как раз стояло несколько деревянных каталожных ящичков, какие бывают в библиотеках. Кабинет освещала настольная лампа с оранжевым абажуром.
— Я знал, знал, что с этим Рогом что-нибудь случится! — проговорил Самсон Сергеевич Белобокое и прикрыл лицо ладонью. — Все просто ужасно! Ужасно! Никогда в музее не случалось ничего подобного! Никогда! И вот на тебе, на тебе! — шептал он. — И как нарочно, накануне защиты! Ну, как нарочно!..
На вид Белобокову можно было дать любой возраст между тридцатью и сорока годами. Он уже заметно начал лысеть. Лицо у него было круглое, полноватое, с правильными чертами, но какое-то слишком бледное и вялое. Даже цвет губ не отличался у него от цвета лица. Наверное, чтобы как-то компенсировать эту цветовую невыразительность, он носил очки с розоватыми стеклами.
Рука, которой он закрывал лицо, была будто слегка опухшая. На нем была пестренькая рубашка в мелкую красно-синюю клетку и хорошо завязанный темно-синий галстук. На спинке его стула висел серебристо-серый бархатный пиджак.
— Я говорил, говорил директору: к чему спешить? Установят сигнализацию и тогда — пожалуйста! — пусть все любуются на этот треклятый Рог! Сколько угодно! Но он просил! Он даже настаивал, да! Рог стал символом музея, и посетители должны его видеть!.. Конечно, ему можно спешить! Ведь за хранение экспонатов отвечаю своей головой в первую очередь я, я! Не он!..
Самсон Сергеевич с отчаянием махнул рукой и замолчал с выражением страдания на лице.
— Значит, на помещение Рога в витрину без датчика сигнализации настаивал именно директор? — спросил Стас.
Самсон Сергеевич опустил глаза и едва слышно прошептал: — Да, он… именно он.
И, будто спохватившись, добавил:
— Хотя, конечно, я не снимаю ответственности и с себя, но ведь это правда! Именно он.
— Самсон Сергеевич, вы говорили, что с Рогом что-то должно случиться. Как понимать эти ваши слова? У вас были какие-то конкретные подозрения?
Белобокое выдвинул центральный ящик своего письменного стола, порылся в нем, достал крохотную баночку вьетнамского ментолового бальзама, поддел ногтем крышечку, покрутил подушечкой указательного пальца по яично-желтой мази и стал тереть свой правый висок. В комнате резко запахло аптекой и словно бы несчастьем.
— Простите, ради бога… Совсем расклеился… — слабым голосом сказал он. — Голова… Нет, нет, конкретных подозрений у меня не было, конечно, нет. Разумеется, нет! Откуда им быть? Ведь никогда, никогда в музее ничего подобного… Но, знаете, предчувствие, интуиция… Вы верите в интуицию? Я верю. Понимаете, последнее время с этим Рогом происходило что-то странное.
Стас насторожился.
— Сначала эта история с фотосъемкой. Потом неожиданная популярность календаря с его фотографией… Поверьте, Рог неплохой. Но у нас есть вещи не менее, а более высокохудожественные. И эта известность, не вполне заслуженная…
— Простите, Самсон Сергеевич, а что это за история с фотосъемкой, про которую вы упомянули?
— Около двух месяцев назад наш фотограф делал слайды с нескольких наших экспонатов, в том числе и с Золотого Рога. Они необходимы нашим научным сотрудникам для сопровождения лекций, используются при изготовлении печатной продукции, как, например, этого знаменитого, — Белобоков грустно усмехнулся, — календаря!.. И вот во время съемки Василий — это наш бывший фотограф — как-то неловко поставил Рог, он упал, и сбоку у него откололся маленький кусочек эмалевой росписи. Конечно, Василий был за это строго наказан… Теперь он, кстати, вообще не работает в нашем музее. О повреждении красочного слоя был составлен соответствующий акт, все, как положено. Но, в общем, сам того не желая, Василий помог обнаружить любопытную вещь. На том месте, где отскочил кусочек эмали, обнаружились выгравированные на металле латинские буквы «t» и «h». Стало ясно, что под эмалью скрывается какая-то надпись. Мы обратились в криминалистическую лабораторию, там просветили Рог рентгеновскими лучами, и оказалось, под эмалевой росписью на металле выгравировано слово «Elisabeth», французский аналог русской Елизаветы. Это, к сожалению, и дало основания некоторым нашим научным сотрудникам выдвинуть гипотезу якобы этот Рог принадлежал знаменитой авантюристке XVIII века, выдававшей себя за внебрачную дочь императрицы Елизаветы Петровны. Когда по поручению Екатерины 11 граф Орлов-Чесменский похитил ее из Италии и привез в Россию, именно так — Elisabeth — она подписывала свои письма императрице с просьбой о помиловании… Кстати, современная историческая наука считает, что у Елизаветы Петровны действительно были внебрачные дети, но с этой авантюристкой они не имеют ничего общего.
Хотя… — история эта темная. И давно минувшая… Нам-то какое до этого дело? Ну, был этот Рог у авантюристки или не был… Как теперь это докажешь? Я не раз говорил Ирине Викторовне, к чему эти дилетантские рассуждения? Зачем все эти разговоры, разжигающие нездоровый интерес?
И вот — пожалуйста! — теряя спокойствие, с отчаянием махнул рукой Самсон Сергеевич и принялся натирать виски пряным вьетнамским бальзамом.