Враг-собака тут затревожился:
"Я тя, русский свет, конем потопчу,
Конем потопчу, русской кровью залью!".
Только из лесу свет всё сильней горит,
Всё сильней горит, до небес летит.
Заревел тут чёрный ворог по-звериному,
Задрожал, собака, чуя смертный час.
Над землёй летит богатырь да святорусский,
А над ним горит свет да ярче пламени.
Пламя то врага жжёт да поджариват.
А богатырь тот - сын Руси-матушки...
Стояли теплые деньки. Воздух, казалось, звенел от жары. Пахло свежескошенной травой и лесом. Дома в деревне вросли в землю, многие из них покосились. Внимательное око заметило бы, что в них давно уже никто не живет. И только у избы, схоронившейся на отшибе, был ухоженный, жилой вид. Мы подходим к дому. На дворе гордо вышагивает стайка гусят, предводительствуемая королевской гусищей.
Низко пригибаясь, заходим в избенку. Сморщенная, словно кора на грушевом дереве, бабушка Патрикеевна прядет. Веретено бултыхается, как аккуратный беличий хвосток, в корневищных натруженных пальцах.
Старушка речитативно начинает петь, так же неспешно, как и работает. Ее нитяной голос постепенно разрастается, превращаясь в разноцветное полотно.
Испокон веку держалась вся сила святорусская на богатырях сильномогутных. Поначалу много их было: и Алешка - попа Левонтия сын, и Добрынюшка Никитович, и Дюк Степанович, и Никита, что кожи под стольным Киевом мял, и многие, многие... Да пролетели годы, как птицы яснонебесные, ушли и богатыри в край, откуда возврата нет. Бросили они семя, да вместо пшеницы лебеда повыросла, лебеда повыросла да полынь горькая. И только Илюши Муромца, богатыря достославного, род остался. Сыны, а после уж внуки да правнуки его, землю русскую от ворогов берегли...
И сказ сей о праправнуке его, Спиридоне Илиевиче, храбром из храбрейших, сильном из сильнейших. А все почему - не было больше богатырей и сравнивать не с кем, остались мужики - лапотники голоштанные, бояре жаднопузые, попищи мордохарие, челядь княжья завидущая, подлыгальная, да и прочие остальные, не людины, а человечишки, как камыш болотный.
Всем был бы хорош Спиридон Илиевич, кем бы ни будь - купцом, гриднем ли, только в богатыри он не годился, уж больно мягкодушен был. Батюшка его по походам ратным почитай всю жизнь хаживал. Приедет, облобызает чадушко, а там, глядишь, и в другой поход пора. Учением мальца все матушка занималась честна Прасковья Лютоборовна. А она женщина добронравная была. Вот Спирька в нее и пошел, известное дело, чем цветок поливай, тем и пахнуть будет.
Так и рос Спиридон Ильич, встанет к полудню, матушка его умоет, русы кудри начешет, покормит, да ходят по лесу, песни поют. Приходят, покашеварят, поспят и опять по лесам по полям гулять. А как свечереет, идут к бабкам сказки слушать.
Вот стукнуло Спире двадцать годочков, сгинул батюшка его в далях затуманных, чужеземных. Приезжают гонцы от ласкова Владимира Солнышка Сеславьева, дают грамоту, мол, приезжай, Спиридон Илиевич, что-то тмутараканцы зашевелились. А ему-то стыдно: верхи ездить не умеет, так и поехал на тележке.
Заходит к Володимеру в палаты белокаменные, поклон кладет по-писаному, разговор ведет по-ученому. И речет: прибыл, владыко, по зову твоему. Наливает ему князь чару зелена вина, да не малу чару, с полтора ведра. Поклонился Спиридон вдругорядь, спасибо, мол, княже, не время винцо-то похлебывать, пока ворог перед домом. Не обессудь, богатырь, отвечает Владимир, покушай хоть на дорожку. Ну это можно, силы нам еще спонадобятся. Скушал Спиря запас недельный всего двора княжьего, лег в тележку и вздремнул. Просыпается, ан лошадка уж его в стан тмутараканский довезла.
Поездил богатырь вокруг лагеря да и подался восвояси. Приходит к князю и молвит:
- Нет, княже, так дело не пойдет. Посмотрел я тараканцев. У них что ни человек, тот богатырь. И рати их конца-краю не видать.