Движение этого розовенького кулачка едва не вызвало у Касс слезы.
Её дорогая девочка.
Как раз когда она подумала об этом, Ками послала ей поток тепла и столько любви, что Касс едва могла это вынести. Одно лишь количество этой любви и её совершенная безусловность, доверие, которое она ощущала за этим импульсом чувств — от всего этого её горло сдавило ещё сильнее.
Касс никогда и не догадывалась, что она может так сильно любить какую-то личность, вещь или существо.
Это выходило за пределы любви.
Это была уникальная в своём роде сила, столь прочно привязанная к самой сущности Касс, что она уже не могла вообразить себе жизни без этого. Она умрёт, но не станет жить без этого чувства. Она умрёт, но никому не позволит навредить её драгоценной девочке. Это придавало её жизни и личности такой смысл, которого она прежде никогда не ведала. Это заставляло её становиться лучше.
Это вызывало у неё желание спасти мир.
Касс сделает это всё. Для малышки Ками она сделает всё, что угодно.
По правде говоря, она была благодарна Ревику. Временами она была благодарна даже Элли.
Они дали ей малышку Ками.
Временами эта благодарность пересиливала её, превращалась в жаркую любовь, которая казалась знакомее всего, что она когда-либо ощущала к этим двоим вопреки тому, как часто Тень и Териан пытались вбить в неё эту ерунду про семейственность.
Касс подозревала, что никогда не перестанет испытывать благодарность перед этими двоими за то, что они стали биологическими родителями единственного существа, которое, в конце концов, придало её жизни смысл и после всех этих лет наконец-то объяснило ей, что на самом деле значила её жизнь.
Так что да, Касс была благодарна.
Временами она также ощущала нечто вроде сочувствия — резкого, сильного сочувствия ко всему, что они потеряли, вместе и по отдельности. Временами Касс даже задавалась вопросом, не было ли это чувство любовью или, возможно, каким-то остатком любви — любви, которая выходила за пределы того, кем они были здесь, внизу.
Чем бы ни было это чувство, для защищающей части Касс оно не имело значения.
Никто не заберёт у неё Ками. Никто.
Даже Ревик.
Она умрёт, но не позволит никому забрать у неё её малышку.
Глава 2
Вечно молодые
Я помню нас в том поле, в цветущих диких травах долины меж вершин Гималаев, чьи скалы со снежными шапками нависают над нами с обеих сторон. Я помню, что он говорит мне, когда думает, что я его не слышу.
Я не могла его слышать тогда.
Теперь я его слышу.
«Я помню тебя, — бормочет его разум. — Боги, я помню тебя. Я помню тебя, Элли. Пожалуйста, вспомни меня. Вспомни меня, прошу…»
Он повелевает мне этими словами.
Он их скорее чувствует, нежели думает, и сам того полностью не понимает.
Он ощущается как подросток, наблюдает за мной, пытается прочесть меня, не прикасаясь к моему разуму.
Ему хочется потрахаться, хочется обхватить меня руками, говорить мне романтические слова, лежать на мне в траве. Он хочет гладить меня по волосам, играть с ними, наматывать их на кулак, тянуть за пряди. Он хочет шептать мне на ухо, в губы, доверять мне секреты, уговорить меня доверить ему свои секреты.
Но он может лишь наблюдать за мной, поскольку не уверен в себе — его уверенность пошатнулась после нашего разговора прошлой ночью.
Но я не оставила его. Я ещё не оставила его.
Я всё ещё там, с ним. Я тоже наблюдаю за ним.
Он это чувствует. Он ощущает проблески моей боли, мельком замечает мой взгляд на своём теле, груди, лице, губах. Проблески моего смущения и сожаления, что я не могу почувствовать в нём больше деталей.
Проблески желания подвинуться ближе, находиться в его свете.
В этих беглых взглядах живёт любовь. Он тоже это чувствует. И вожделение тоже, но даже оно больше походит на любовь — может, потому что он не знает, как иначе это выразить.
Я чувствую его свет.
Тогда он казался мне отдалённым, всё ещё поломанным где-то над его головой, но я его чувствую.
Теперь я знаю этот свет лучше, чем саму себя. Я чувствую эти наши части, шепчущие в той тьме. Я вижу, как он говорит романтические слова, краснеет в своём свете, изливая мне душу. Я чувствую тот высокий, ясный, сине-голубой свет там, где он живёт.
Я ощущаю там правду. Правду и столько красоты.
Там он невинен.
Невинен и так открыт. Это красота в хрупкости. И всё же в этом свете живёт столько силы. Больше, чем я когда-либо видела в нём, даже в его самые воинственные моменты.
Мы — дети.
Здесь, наверху, мы навеки дети.
Глава 3
Прорыв дамбы
Он держит её ладонь, сжимает крепко, может, даже слишком крепко.
Он не может перестать смотреть в её лицо… прежде всего в её глаза.
Когда она моргает во второй раз, неверие переполняет его, вызывая прилив жара во всём теле. Его разум тщетно пытается осмыслить, что она очнулась.
Боги. Она очнулась.
Она наконец-то очнулась.
Она сосредотачивается на нём, смотрит прямо ему в лицо этими блестящими зелёными радужками, и от этого жар усиливается, становится первобытным, смешивается с любовью, которую он не может контролировать, с тоской, которая находится где-то за его пределами. Боль пронизывает его грудь, почти парализуя, а вместе с ней и радость, которую он не может вместить всем своим светом.
Он сильнее стискивает её пальцы, стараясь как можно дольше задержаться в этом моменте. Он не может думать, слыша, как остальные вокруг него реагируют на неё.
Они подходят, чтобы прикоснуться к ней, прикоснуться к её лицу — Джон, Балидор, Врег, Тарси, Чандрэ, Джакс, Локи, Гаренше, Джораг, Ниила, Иллег, Рэдди, Торек. Он слышит, как они шутят с ней, поддразнивают её. Он ощущает их облегчение, их любовь. Он видит напряжённое выражение в глазах Торека, когда другой видящий наклоняется и целует его жену в щёку.
В нём вспыхивает иррациональная ревность, да такая сильная, что ему приходится прикладывать усилия, чтобы не зарычать на них и не выгнать их всех из комнаты как собственник.
Он хочет, чтобы она смотрела на него. Он хочет, чтобы она смотрела только на него.
Когда он наконец отрывает взгляд от её лица, от её ожившего лица и тех глубоких зелёных глаз, он видит Джона. Он смотрит на слёзы в глазах мужчины.
— Ревик, — нежно произносит Джон, сжимая пальцами его плечо. — Нам надо выдвигаться, приятель. Время на исходе.
Ревик хмурится, качая головой. Он отталкивает свет другого мужчины.
Он подносит ладонь жены к своей груди, баюкает её у своего сердца и жалеет, что не может затащить её внутрь себя, внутрь своего тела и света. Когда он вновь смотрит на неё, она качает головой, её идеальные полные губы расплываются в улыбке, которую он так хорошо знает, и это награждает его столь болезненной эрекцией, что он чуть не вскрикивает.
Дело даже не в сексе, дело в ней.
Она здесь.
Она действительно здесь. Она его не бросила.
Должно быть, это она тоже отчасти ощутила. Он видит проблеск в её глазах, интенсивный прилив чувств прямо перед тем, как пальцы её свободной руки пробегают по его подбородку.
«Я скучала по тебе, — говорит она ему едва слышно. — Так сильно, детка. Так сильно».
Он подаётся навстречу её прикосновению, закрывая глаза. Он силится найти слова, распутать хоть малейший фрагмент его эмоций. «Я думал, что потерял тебя, — выдавливает он, едва сумев сказать хоть это. — Боги, Элли. Я думал, что потерял тебя».
Её свет притягивает его, смягчается. «Я здесь. Ты можешь расслабиться. Теперь ты можешь расслабиться».
«Нет, — он качает головой, привлекая её к себе. — Элли… скажи мне. Пообещай мне, что ты больше никогда меня не оставишь, бл*дь. Никогда».