Да, кармическая диагностика — предмет, который госпожа Рэндалл включила в программу специально, пройдя курс в столичной больнице. Но кармическая диагностика применялась редко, Лэнгли, если он сам или кто-то из близких не был серьезно болен, вполне мог деталей не знать.
— Это вид диагностики, который учитывает возможные прошлые жизни пациента… Самое сложное в этом предмете — концентрация на пациенте и руническое и астрологическое выяснение его кармы, потому что ее влияние на вероятность заболеваний и осложнений в текущей жизни более или менее систематизировано, — я постаралась не щелкать зубами. От накатившего вновь приступа озноба, не от страха. — К счастью, предмет не входит в число обязательных на экзамене, хотя в акушерстве он учитывается...
— Это магия, — серьезно сказал Лэнгли. — Вы ведь тоже не ученый маг? И, как мне кажется, даже не здешняя?
Я про себя хмыкнула, подумав, что же могло меня выдать.
— Я почти всю жизнь прожила в Анселских Долинах. Моя мать вышла замуж за отчима, когда мне было всего три. — Я поморщилась — зачем я вообще вдаюсь в такие подробности, он ведь явно спросил не об этом. Но Лэнгли меня не перебивал. — Окончила курс университета по специальности «Общее администрирование». Два года проработала в администрации бургомистра в Катри, а потом увидела эту вакансию. Администрирование в Школе — богатый опыт плюс жалованье, сложно было устоять.
Дверь скрипнула, в комнату вошел Фил. Поднос он тащил такой, что мне пришлось встать и помочь ему, а особенно — убрать со стола бумаги. Часть я сгребла в ящик, часть оставила на столе. Лэнгли без малейшего смущения пересел в рабочее кресло, и я заметила, как Фил косится на мокрые кресла. «Только бы он ничего не сказал», — взмолилась я.
Но Фил ушел, и мне показалось, что сделал он это охотно, хотя вообще был любопытен и новости Школы старался не пропускать. Возможно, Лэнгли пугал не только меня.
Я успокоила себя, сказав, что бояться нечего. Если он не напал на меня сразу, то в Школе не будет этого делать точно. Здесь много людей, есть преподаватели-маги, и сильные маги, если на то пошло. Но это если сам Лэнгли не врет и не является ученым магом, но смысл? Школа Лекарниц — не то место, где можно поживиться, а с такой внешностью его сложно заподозрить даже в удовлетворении излишков страсти.
Лэнгли же с аппетитом принялся за еду. Фил расщедрился, так что я удостоилась великолепной улыбки и предложения присоединиться к трапезе. Мне все еще было холодно, поэтому отказаться я не смогла, по крайней мере, от чая. И хотя обычно я не могла пить живой кипяток, сейчас сделала исключение.
— Так что с девочкой? — опять спросил Лэнгли, и интересовался он всерьез, это было не праздное любопытство. — Сюда приезжала жандармерия?
У него стал настолько озабоченный вид, что у меня мелькнула мысль — а не собирается ли он просто скрыться здесь от жандармов? Это было бы очень логично. Если допустить, что он фальшивомонетчик или мошенник, бумага из Советов легко объясняется.
Но если он хочет скрыться, то опасаться его нечего.
— Несчастный случай, — сказала я в чашку. Мне даже лицо убирать от горячего пара не хотелось. — Вы, наверное, заметили наш фонарь? Он и так светил слабо, а в тот вечер стекло разбило ветром, огонь погас, и девочка, возвращаясь из теплиц, не заметила торчащий из земли корень, запнулась, упала и ударилась головой прямо о камень. Студенткам запрещено выходить с наступлением темноты, а я думаю, что сделать с этим фонарем, пока не пострадал кто-то из преподавателей…
Прозвучало так, словно я в чем-то оправдываюсь, но где-то так и было.
— Она шла одна? Эта девочка?
— Преподаватель снадобий — ее тетя, — пояснила я. — Конечно, это нарушение дисциплины, но… Госпожа Коул ее единственная родственница. Здесь многие студентки сироты, но Лайза была круглой сиротой. Лайза Кин, так ее звали. — Я помолчала. — Она была довольно способной и скромной. Я больше знаю тех студенток, которые учатся плохо… — И я указала на сдвинутую стопку журналов. — Я объясню вам, что с ними делать, вы сами увидите.
— Сколько ей было лет?
Я стиснула чашку. Любопытство или что-то иное?
— Всего четырнадцать. Лайза хотела учиться. Обычно девочки… — Не мог он вообще ничего не знать о Школе? Или мог? — Скажем так, мало кто относится к учебе ответственно. Несмотря ни на что, у них остается шанс выйти замуж до того, как они дадут клятву и начнут оказывать настоящую помощь… Но это старший, последний класс.
— А как же директор?
— Госпожа Рэндалл? — я пожала плечами, глотнула чай. — У нас протекает крыша. Фил пытается ее залатать, но его усилий для этого недостаточно. Он говорит, что течет где-то сверху, куда он не может забраться, но мы выяснили это, только когда начались дожди. И знаете, как-то так… получилось, — сказала я и задумалась, и в самом деле — как? — Что мы выяснили это, когда упала госпожа Рэндалл. Прибежали на ее крики, госпожа Лидделл, преподаватель анатомии, поскользнулась на том же месте, к счастью, без последствий. Кое-как сейчас течь заделали, но не удивляйтесь, если увидите лужи на полу.
— Госпожу Рэндалл не удивила смерть девочки?
Я помолчала, допила чай, поставила чашку. И всем своим видом я выражала неготовность разговаривать с ним на эту тему.
Думала ли я, что это все подозрительно? Лайза, потом госпожа Рэндалл? Разумеется.
Говорила ли я хоть кому-то о своих сомнениях? Нет.
Я не верила, что смерть Лайзы была не случайностью. Никому не было смысла убивать тихую и усидчивую студентку. То, что ты хорошо учишься, в понятии многих студенток скорее минус, чем плюс, потому что клятва клятвой, но лучше не получить место лекарницы, чем получить, так что конкуренция тут — вопрос. Лайза была совсем ребенком, не очень красивым, большеротым, похожим на встрепанную птичку.
Я не верила, что госпожа Рэндалл упала с лестницы не случайно. Потому что протечка была, она и сейчас была, причем текло часто в разных местах.
Меня очень смущало то, что случаи были похожи.
— Госпожу Рэндалл это не удивило, — наконец сказала я. — Это было трагедией, но даже не недосмотром. — То, что я сказала потом, я говорить не планировала, оно само вырвалось. — Она больше беспокоилась из-за того, что жандарм обратил внимание на фонарь. Мол, если бы он тогда не погас, если бы был закреплен или их было два, то девочка не упала бы. Но нас финансируют попечители, а они, знаете, не слишком щедры…
Лэнгли кивал в такт моим словам. Он хмурился, и — как бы меня ни смущало это, сдвинутые брови ему несказанно шли.
— В Школе много сложностей, так? — спросил он. — И никто не сказал, с чем придется столкнуться.
Я не поверила ни единому слову. Как чиновник он должен знать, что такое благотворительные учебные заведения. Все чиновники с этим сталкивались, потому что благотворительность влияла на налоги, кем бы ты ни был, хоть купцом, хоть промышленником, хоть дворянином, хоть мещанином, сдающим угол.
— Завтра вы познакомитесь с преподавателями, — пообещала я. — Завтрак в семь утра, у нас отдельная от студенток столовая. — Мне стоило бы добавить, что со студентками ему знакомиться вовсе не стоит, но оно опять же вырвалось само по себе. — Все занятия вы сможете посетить в течение дня.
Я встала. Лэнгли уже не улыбался, мне показалось, он считал разговор не просто светской беседой, а чем-то вроде допроса. Прервать меня он, конечно же, мог, но не стал: у него было много вопросов, на них кто-то должен был отвечать, и лучше, если этот кто-то не станет уходить от ответа, додумывать и приукрашивать факты.
— Вы устали, — сказала я. — Спальня директора прямо за этой дверью, — я указала на темное пятно дерева, наполовину занавешенное синей тяжелой тканью. Там никто не спал с тех пор, как уехала госпожа Рэндалл, и там тепло, есть ванная. Я, с вашего позволения, пойду спать, закончу работу завтра. Все самое срочное я уже сделала.
Понял ли Лэнгли, что я хочу ускользнуть, или нет, останавливать меня он не стал. Я коротко пожелала ему доброй ночи и вышла в коридор, плотно закрыв за собой дверь.