И больше не спрашивайте меня ни о чем. Я открыл ровно столько, сколько позволил Будда.
В тот день Учитель действительно больше не сказал ничего. Но когда с первым попутным караваном Дзень-Сю отправился домой, в далекий Китай, то вместо слов прощания он тихо сказал Дзигоро:
- Будда поведал мне в том сне, что когда будет откован меч, оборвется еще одна жизнь.
Дзигоро не спросил ни о чем. Он понял, что хотел сказать его старый Учитель. Понял и принял.
А вот Делви не хватило мудрости. Страх скорой смерти оказался сильнее и однажды, побуждаемый им, он услышал зов своей древней коварной крови. И откликнулся. Старые манускрипты с заклятиями Балу ожили вновь под умелыми руками Делви. Совсем нетрудно застать врасплох того, кто верит тебе безоглядно. В этот раз орудием Темных сил послужил чай, заваренный Делви по древнему рецепту. Сделав всего лишь глоток Дзигоро надолго лишился сил, а из гостя превратился в пленника. Убить его Делви все-таки не решился.
Прошло три года.
Тяжелая дверь скрипнула в давно несмазанных петлях. Человек замер. Обернулся к двери и неспешно "стек" на старый ковер, принимая прежнее положение. Поднял бесстрастное лицо.
По ступеням спускался плотный коренастый человек в богато расшитом халате и мягких туфлях с загнутыми носками. Он был мрачен. Полная физиономия выражала мировую скорбь, словно ему предстояло поменяться с узником местами на неопределенный срок. Это был его новый страж, Кошиф. Он остановился напротив и долго молчал, разглядывая мускулистое, лоснящееся от пота тело. На лицо человека он уже давно не смотрел - какая радость рассматривать рожу, словно высеченную из камня.
- Я смотрю, ты не сдаешься, - произнес он наконец, видимо, устав от молчания.
А вот узник от него, похоже, ничуть не устал, потому что не проронили слова, продолжая смотреть сквозь внушительную фигуру в халате. Тот с шумом выдохнул.
- Ты упрям, Дзигоро, это я уже понял. Но и я упрям. Если ты думаешь, что твое упорство, достойное восхищения, не спорю, но крайне глупое и не уместное, когда-нибудь надоест мне и я разомкну эту цепь - то ты еще больший глупец, чем я думал. У меня достаточно терпения чтобы переубедить сотню упрямцев. Тебя сегодня уже кормили?
Дзигоро по - прежнему молчал но его тюремщик и не нуждался в ответе.
- Кормить тебя больше не будут. Если через два дня не поумнеешь, то перестанут и поить. Потом уберут свет...
Маленькие светлые глаза вцепились в неподвижное лицо пленника, надеясь отыскать признаки страха или неуверенности, но с таким же успехом они могли ощупывать серый камень за спиной Дзигоро.
- Тьфу! - сплюнул тюремщик, - говорил хозяину - одна морока с тобой. Я ведь исполню то, что обещал и все твои хваленые Силы тебе не помогут.
Узник по-прежнему молчал, но темные брови его шевельнулись в изумлении.
- Честное слово, ты мне нравишься. И я бы давно отпустил тебя, - со вздохом проговорил тюремщик, - но ведь хозяин, Танат его забери, выпустит мне потроха и сварит похлебку для своих жутких тварей. Он дал мне три месяца сроку, чтобы сделать тебя покладистым, и, право, лучше бы тебе подчиниться. Поклянись ты ему в чем он просит, чего тебе стоит? Подумаешь - пару раз языком повернуть. Небо от этого не обрушится. Большое дело - Будда запрещает ложь! Я слышал, твой бог добр. Он тебя простит. Мне не слишком то хочется показывать тебе на что я способен. Да, честно говоря, я и сам не горю желанием это узнать.
Тюремщик горестно вздохнул, глядя на Дзигоро со смесью искреннего и притворного сожаления. Но тот уже утратил интерес к болтовне стражника и взгляд его, миг назад живой и внимательный, обратился в себя. Дзигоро безмолвствовал.
- Ну, как знаешь, - обозлился тюремщик, - не хочешь по - плохому, как хочешь. Но имей в виду: по - хорошему будет еще хуже!
Он двинулся к выходу, шаркая по полу мягкими туфлями. Уже у самой двери, на ступенях, он обернулся и серьезно спросил:
- Твоя вера хоть стоит того, чтобы из - за нее умереть?
Дзигоро промолчал. Он снова дышал медленно и ритмично, готовясь продолжить прерванный танец.
ПЕРВАЯ ГЛАВА
- Хрофт! - еще раз повторил Йонард. Наверное, впервые в жизни, он не знал, что ему следует предпринять. Германец стоял незыблемый, как скала, тяжело придавив широко расставленными ногами землю, что бы не вывернулась ненароком в самый неподходящий момент...
Караван, который северянин вел на этот раз из Асгалуна в Эрак был не самым большим. Йонарду случалось видеть и большие. И самому бывать в них проводником. Но он предпочитал длинным растянутым вереницам тяжело навьюченных верблюдов малочисленные подвижные отряды. В таких, обычно, хозяева везли товары, столь нетерпеливо ожидаемые, что задерживаться до того времени, когда соберется больше купцов, они не имели ни желания ни возможности. Бывали и другие причины для спешки, например, желание во что бы то ни стало оказаться на новом базаре раньше собратьев по ремеслу. А для Йонарда во всех случаях выпадала прямая выгода - платили такие купцы проводнику вдвое дороже. Ведь и вести такой караван и идти в нем опаснее. Нет большой охраны. Легче стать добычей охотников за чужим товаром. Да и проводник ведет не обычной проторенной тропой, а кратчайшей дорогой через барханы. И переходы без всякой надежды на долгожданный колодец вдвое длиннее. Йонард водил караваны между Асгалуном, Эраком и Хорасаном с зимы, и, когда по-летнему жаркие лучи солнца обожгли землю, не было в этих богатых торговых городах купца, да и простого жителя, который не знал бы Йонарда, Йонарда-северянина, лучшего проводника. Его караваны всегда приходили целые и невредимые, все люди были живы, товар в полной сохранности, ни одно животное, будь то верблюд, лошадь или ишак - не пало в дороге. Заполучить Йонарда в проводники хотели многие караванщики, но он своим особым, почти животным чутьем, безошибочно определял, где хозяин, действительно, не поскупится на награду.
Вот и на этот раз он повел маленький караван: всего из восьми верблюдов, двух купцов и трех погонщиков. Поклажи было немного, но зато все товары предназначались для гарема самого правителя Эрака. Тончайшие китайские шелка, великолепные по рисунку и качеству работы иранские ковры, индийское розовое масло в запечатанных сосудах из обожженной красной глины, чтобы не смог исчезнуть дивный аромат цветущих долин, заключенный в них. Ну и, конечно, драгоценности. Один из двух купцов оказался знакомым Йонарду, как-то по весне он уже вел его караван из Эрака в Асгалун. Им тогда посчастливилось отбиться от банды диких кочевников-грабителей, но слуг у них тогда было больше, и везли они прекрасные клинки, которыми можно было перепоясаться, без риска сломать дорогое оружие, и кольчуги, сияющие живым, текучим серебром, которые можно пропустить, кольцо за кольцом в ножной браслет уличной танцовщицы. Ашад, так звали знакомого купца, на этот раз выбрал в проводники Йонарда не случайно. Одних шкатулок с жемчугом он вез больше двух десятков. Золотые кувшины и подносы с огромными рубинами и сапфирами, чаши, украшенные алмазами самой разной величины - от тончайшей пыли до "бычьего глаза", а уж о разных коробочках из слоновой кости и нефрита с перстнями, ожерельями, подвесками просто говорить не приходилось. И доставить все нужно было как можно скорее и в полной сохранности. Иначе правитель Эрака мог лишиться последней радости и утешения в жизни: любви и почитания своего гарема. Всего лишь из-за того, что, как на ушко шепнули Ашаду, а он, в свою очередь, в такой же тайне, пересказал своим попутчикам, посчастливилось правителю купить для себя новую наложницу. Она была стройна, прекрасна лицом, белокожа, светловолоса, с таинственно мерцающими зелеными глазами. Огромные, широко расставленные, они лишали разума всякого, кто отваживался в них заглянуть. Правитель не был исключением - он был мужчиной. Его даже не насторожила слишком низкая цена, запрошенная за нее. Она стояла среди торговцев и евнухов такая хрупкая, нежная, трогательно-беззащитная в своем восточном наряде. Все в этой женщине говорило, что она достойна гарема любого правителя. Непонятным было лишь то, кто же захотел расстаться с такой драгоценностью своего сердца. Правитель понял это сразу же, как только белокурая красавица воцарилась в его серале. Она тут же заявила, что более нищего гарема ей в жизни своей не приходилось видеть, что правитель скупец и скряга и за те жалкие подачки своим женам достоин разве одной сухой улыбки и пяти вырванных волосин из бороды, что такому скопидому лучше держать, вместо целого гарема, одну ослицу себе под стать. Кроме того, она пригрозила правителю, что если он попытается от нее избавиться, она расскажет о его скаредности всем в Эраке. Но все равно, с ней одной еще можно было бы сладить, так нет! Она взбаламутила весь гарем. Все жены одновременно отказали правителю в утешении. Он стал раздражителен и зол, гневался по любому поводу и вымещал свое раздражение на своих верных слугах и ни в чем не повинных приближенных. Ашад смеялся до слез, рассказывая, как о голову одного из них правитель расколотил блюдо с сахарной патокой, и как бедолагу отмывали потом в бассейне у фонтанов в саду правителя. И все бы кончилось благополучно, но в нем, оказывается, жили редкие золотые рыбки, которые то ли от испуга, то ли от сахара, повсплывали кверху брюхом и слуги долго ловили их за скользкие широкие хвосты и носили на кухню. Поглядев на лазурную гладь бассейна, покрытую ярко-желтыми телами пузатых пучеглазых рыб, правитель грустно вздохнул и решил одарить своих жен так, как никто в мире, чтобы снова во дворце воцарились мир, покой и благоденствие. А еще приказал не селить больше рыб в бассейн отныне и впредь.